Алиса Атарова - Tempus

Мэтью тряхнул головой, прогоняя наваждение. Ему это никогда не снилось и никогда не хотелось. Он не стремился к богатству и войти в элиту Лондона, но иллюзия света, когда он стоял во тьме, невольно заставила его вздрогнуть. Он продолжил свой путь. По крайней мере, он достаточно показал жизни, что лучше к ней приспособлен, а ведь он был даже не из этого времени! А эти люди – отними у них богатство, и они окажутся совершенно беспомощны перед суровой реальностью, ведь им никогда не приходилось драться за кусок хлеба и воровать кошельки. Когда-то они и сами были теми, у кого он был не прочь стащить пару шиллингов.

Он зашел в глубину сада, где его никто бы не смог увидеть из гостей и отругать за подобную вольность, улегся на траву и уставился в небо, попыхивая своей трубкой (последнее было несколько рискованно, но он надеялся, что сейчас еще слишком рано, чтобы гости отправились на свои прогулки по саду, ведь каждый знал, чем занимается пара молодых людей в саду, скрытые от глаз маменек). Достав одной рукой из-за пазухи подвеску, он провел пальцем по чешуйчатой поверхности, глядя на нее в тусклом свете ночи.

– Что же мне делать… – задумчиво протянул он, вглядываясь в зеленые глаза змеи, которые сейчас казались черными. Впервые за восемь лет у него был шанс – настоящий шанс! – разобраться, что здесь происходит и вернуться домой, но ему приходилось играть по правилам XIX века. Он не мог просто подойти к вдове и попросить рассказать про брошь, потому что это было против правил приличий. Он не мог купить у нее украшение или заставить признаться, откуда она у нее, потому что, опять-таки, это было против правил приличий! Он не мог даже остаться с ней наедине, потому что это было самое грубое нарушение правил приличий. К тому же, он не какой-то джентльмен, который навещает знакомую даму за чашечкой чая в гостиной, нет, он обычная прислуга, которая должна смотреть в пол и делать то, что ей велено. Впрочем, навещать знакомых дам было тоже против правил (хотя Зонко это, например, не слишком смущало, правда, здесь скорее следовало спросить, что вообще его смущало). В пуританской Англии было столько правил, что у Мэтью порой шла кругом голове. Можно даже сказать, что ему повезло вырасти в Ист-Энде – простому люду не приходилось переживать о том, что у кого-то сползла перчатка на руке и обнажила кожу, не приходилось фальшиво улыбаться на колкости и обсуждать чью-то целомудренность из-за того, что этого человека заметили с человеком другого пола и – о боже – они не связаны браком!

Мэтью пожевал кончик трубки, выпустил в воздух кольцо дыма и решил немного подремать. Эти балы порой длились четыре-пять часов, плюс ужин и время на разговорчики. Он пожалел, что не захватил с собой какую-нибудь книгу – так он мог бы погрузиться в историю и провести время с пользой, совершенствуя свой английский. Особенно ему полюбились произведения Диккенса, которые как раз находились на пике популярности и как нельзя лучше описывали его жизнь в Ист-Энде.

Прошло часа полтора, когда он услышал шорох недалеко от себя и мигом проснулся. Кто-то, хихикая и держа подол платья, пробежал мимо него. Ага, значит, влюбленные парочки начали сбегать от бдительных мамаш, заигравшихся в карты в комнате отдыха. Пора и ему уходить отсюда, пока его никто не заметил – обеим сторонам будет неловко, а Мэтью был всецело на стороне парочек в этой неравной битве с пуританскими нравами.

Он поднялся с земли, отряхнул одежду, засунул трубку в карман и отправился самыми темными дорожками обратно к главному входу. Неожиданно он замер, не веря своим глазам. На балконе, задумчиво крутя в руках бокал, стояла миссис Спелл. Она оглянулась на освещенную танцевальную залу, кому-то кивнула и снова отвернулась, без всякого выражения глядя в темный сад.

Мэтью подкрался, вставая под самым балконом и поднимая голову – тот был невысоким, как раз там, где была его макушка, заканчивался ряд колонн и стоял одинокий бокал, поставленный миссис Спелл.

– Миссис Спелл, – тихо позвал он, стараясь не напугать женщину. Но та ожидаемо вздрогнула и посмотрела вниз, разглядев в темноте юношу. Он приподнял шляпу, приветствуя вдову.

– А, ты… кучер? – на ее лице мелькнуло узнавание. – Что ты здесь делаешь? – спросила вдова, забирая бокал с перекладины и глядя на него сверху вниз. С этого ракурса он наконец-то мог видеть все ее лицо целиком, до того скрытое вуалью. У нее оказались потрясающие глаза – светло-голубые, словно лед, такого прозрачного цвета, что казались слепыми. Эти глаза, кончик которых изгибался наверх, как и бровей, придавали ей вид лисицы и совершенно не подходили остальному лицу – полные губы темного-вишневого цвета, которые так часто изгибались в усмешке, небольшой нос и острый подбородок словно достались лицу от какой-то европейской красавицы. А глаза – глаза от лисы, хитрой и насмешливой. И сейчас они еще сильнее сузились, глядя на него.