Александр Койфман - Русский израильтянин на службе монархов XIII века

С утра Абу Сахат заставил меня надеть старый, грязный халат, в котором я прибыл в Газу. Он немного намазал мне лицо и тело какой-то мазью, чтобы я не выглядел таким белым. Потребовал от меня вести себя на рынке вызывающе и все время хмуриться. Объяснил, что это нужно, чтобы не понравиться старым матронам, которые могут заплатить большие деньги за симпатичного раба. Потом передал меня Ибрахиму.

И вот я на площади, стою на возвышении вместе с остальными рабами. Но мы все не связаны. Ибрахим сначала предлагает на продажу своих негров на выбор по цене в двести дирхемов. Но желающих купить нет. Тогда он выставляет на продажу молодого парня восточной наружности. Я вгляделся в него, он совсем еще мальчишка. И за него начинается яростный торг. Цена – Ибрахим назначил за него сначала триста дирхемов – быстро поднимается. Сначала в торге участвовали пять мужчин, но потом, когда цена поднялась до четырехсот дирхемов, остались только двое. К моему удивлению, цена быстро достигла пятисот дирхемов. И только после этого оба покупателя замедлили темп. Но наконец старик, заплативший почти шестьсот дирхемов, увел его с собой. Остальные двое мужчин (я так и не понял, они тюрки или нет) были проданы по первичной цене, по двести дирхемов. Ибрахим снова выставил своих пятерых негров, но уже по цене в сто восемьдесят дирхемов. Опять не нашлось желающих. Какой-то мужчина предложил за них оптом семьсот пятьдесят дирхемов. И Ибрахим согласился. Оставались мы с Гордоном. Ибрахим хотел получить за него двести пятьдесят дирхемов. Но единственный покупатель предлагал только сто восемьдесят, говорил, что он очень старый. Наконец они сторговались на двухстах дирхемах. Когда Ибрахим выставил меня и потребовал четыреста дирхемов, покупателей не нашлось. Он очень удивился, начал расхваливать меня, показывая мой рост, мышцы. Проговорился, что я владею саблей. Но желающих купить меня по-прежнему не было. Но вот какая-то старушка от имени матроны, полностью закутанной, так что даже лица не было видно, предложила за меня сто восемьдесят дирхемов. Ибрахим разразился проклятьями, начал кричать, что лучше убьет меня, чем продаст за такую мизерную сумму, но никто не откликнулся. Позднее Абу Сахат объяснил мне причину: оказывается, он предал широкой огласке историю с моим отказом есть подаваемую бурду и о том, как я выхватил саблю во дворе караван-сарая. Наконец, когда старушка предложила двести дирхемов, Абу Сахат выступил вперед и поднял цену до двухсот пятидесяти. На этом торг кончился. Я теперь раб почтенного ал-Саид табиб Ахмада.

1214 год

Когда мы оказались в комнате Абу Сахата, я сразу же переоделся в свою прежнюю одежду, выбросил рваный халат и смыл мазь, которой он намазал меня перед продажей. Абу Сахат объяснил:

– Пятерых негров взяли на работу в поле. Двоих тюрок…

Все-таки это были тюрки.

– …купил представитель одного из эмиров. Из них сделают мамлюков [24]. Через некоторое время из них получатся хорошие солдаты, и через десяток лет, если они будут нормально воевать и не погибнут в боях, их ждет хорошее будущее. Мальчишка – кастрат, поэтому за него заплатили так много. А из Гордона сделают сторожа. Он старый и не годится уже быть солдатом.

Потом он перешел к главному:

– Ты будешь у меня не рабом, но учеником и охранником. Я заплатил за тебя двести пятьдесят дирхемов, и ты должен отработать их. Буду списывать с твоего долга десять дирхемов в месяц и предоставлю еду, одежду и кров. Если у тебя появятся деньги раньше и ты сможешь уплатить долг, ты совсем свободный человек.

Я поблагодарил Абу Сахата за все, что он для меня сделал. И добавил:

– Постараюсь научиться у вас всему, что вы знаете. Вы можете во всем положиться на меня.

Мы пробыли в Газе еще около недели. Каждый день не меньше чем по часу я делал упражнения с саблей. Потом добавились упражнения с пикой, которую Абу Сахат однажды принес откуда-то. Два раза к нему приходили люди из нашего караван-сарая с жалобами на недомогание. Он выдавал им порошки, а потом подробно объяснял мне, чем болели люди и какие вещества входят в порошки. Он принес мне свиток, чернильницу и калам [25], чтобы записывать его слова. Сначала у меня плохо получалось писать, тем более что я писал на иврите, который знал слабо. Но потом, когда я научился правильно держать калам, стал записывать все по-русски. Абу Сахат долго вглядывался в мой рукописный текст и признал, что не понимает, на каком языке я пишу. Он с сомнением покачал головой и заметил, что в Киеве и в Болгарии пишут совсем не так. Пришлось объяснять, что так пишут в Москве, из которой я приехал на Святую землю. Его очень удивила скорость, с которой записывались его слова.