Виктор Мурич - Путь голема (СИ)

Я набросил на девушек такие же, как и у меня плащи.

– Теперь макияж.

– Чего? – отшатнулся я. – Какой еще макияж.

– Эта мазь стягивает кожу, образуя морщины и преображая лицо до неузнаваемости. Потом сотрешь, и все пройдет. Твоя популярность сейчас во вред. И девчонок мажь. В этом мире в сопровождении карателей ходят лишь два человека.

Девушки недовольно принюхались, но безропотно перенесли процедуру. Буквально через минуту воплощения красоты превратились в поморщенных старух.

– Ну и рожа, – рассмеялся, глядя на меня Сухов. – Ладно, пошли.

На улице нас ждали десяток разбойников на лошадях. Присутствовал даже сам детина-атаман. Каратели одним махом оказались в седлах. Я с третьей попытки устроился за спиной Сухова.

Атаман квакнул, и вереницей мы покинули гостеприимную обитель. Из узкого окна высунулась пухлая рука и помахала нам вслед.

Из-за горизонта показался краешек солнечного диска и две луны стыдливо поблекли, при виде старшего брата. Свежий весенний ветер ударил в лицо и крыльями распустил полы плаща. Всадники пришпорили лошадей, и мы устремились навстречу восходящему солнцу.

Начинался новый день чужого для меня мира, и чем он закончится, не знает никто.

–

Работая локтями, и поквакивая на простолюдинов Сухов ледоколом расчищает нам путь к бортику у самой арены. Потеснив пару вельмож, они недовольно глянули, а Сухов приподнял шляпу извиняясь, мы оказались на месте. Каратели недовольно зыркают из-под капюшонов. Людская толкотня им не по душе. Приходится то и дело одергивать их, чтобы не натворили делов. Стоило на минуту отвлечься, как они сломали руку воришке, позарившемуся на мой стилет. Придется теперь ему менять профессию. Я укоризненно покачал головой, и погрозил пальцем девушкам после того как подвывающий воришка канул в толпу. Они сдвинули плечами и ненавязчиво оттеснили от меня пару несколько нетрезвых молодых людей, чей спор был готов перейти в драку. Тяжел хлеб телохранителя.

Со зрительских мест Колизей выглядит не так зловеще как прошлый раз. В общем-то, классический амфитеатр. Ступенями тянутся вверх ряды сидений, заполненные галдящей разношерстной толпой. Круглая арена, отделенная от зрителей высокой стеной. И как всегда, все из стекла. Нависает над белоснежным песком балкон с пустым пока креслом. Зрители то и дело поглядывают в его сторону.

Трибуны переполнены и неспособны вместить желающих увидеть казнь слуг старых богов. Сухов сказал, что император решил не афишировать тему перерожденных богов, чтобы не допустить смуты.

Челноками в людском море снуют лоточнки, продавая всякую всячину. Прослеживается сходство с нашими футбольными матчами. Там самый ходовой товар спиртное и легкий закусон в виде чипсов. Вот и здесь нарасхват идут глиняные кувшинчики и высушенные «до дерева» тоненькие куски острого и соленого мяса.

На трибунах то и дело разгораются споры, местами переходящие в рукоприкладство, тут же пресекаемое солдатами, выстроившимися шеренгами в проходах. Похоже, мнения народа по поводу предстоящего события разделились. И снова как у нас. Одни не могут нахвалиться диктатурой пролетариата, братством, равенством и поднятой целиной, а другие с тоской вспоминают царя-батюшку и кровавое воскресенье, а третьи совок боготворят, не смотря на НКВД, Гулаг и Голодомор, а четвертые за чистоту расы и мировое господство готовы превратить в дым пол Европы. И у каждой стороны свои аргументы. Все правы, но каждый по-своему. Добро, зло. Зло, добро. Тут уж с какой стороны посмотреть. И у каждой стороны свои герои и легенды. Так и здесь император – боги. Нет ни плохих, ни хороших. Все зависит от точки зрения. Все относительно. А мне вообще безразлично. Мне б только своих вытащить. А там пусть аборигены сами разбираются. Не моя это война. Мне противны что одни, что другие.

Часа полтора назад мы были на окраине города. Взмыленных лошадей пришлось оставить, чтобы не бросаться в глаза. Надвинув на лица капюшоны, мы проскользнули в ворота, пока разбойники учинили мнимую потасовку, отвлекшую стражу. А дальше под руководством атамана мы петляли следи оплавившихся руин, проскакивали утыканные клумбами и стирками дворики, продвигались узкими, лабиринтами проулков пока не добрались почти до самого Колизея и не нырнули в окутывавшую его словно пчелиный рой людскую массу.

– Ты зачем мне помогаешь? – тихо спросил я, наклонившись к самому уху Сухова.

– Нашел время, – хмыкнул он.