Дмитрий Свиридов - 500 лет назад – 3.1, или Кавалеры ордена

–Кто тебя шибает, дуру, ты к князю-то тому ближе пяти сажен не стояла?

–И вот врешь ты все! Когда перед церковью он проходил речь говорить, вот на столечко была, и даже маленько коснулся!

–Ага, щас, делать ему больше нечего, тебя касаться… так и скажи, что как твоего в ополчение забрали, так и кидаешься на всех, кто в штанах.

–Ой, да ладно тебе, твоего будто не забрали?

–Да мне, не поверишь, соседка, некогда с моими пятерыми…

–Ой, да. А он говорил, помощь нам будет. Когда же, любопытно страсть!

–Когда это он говорил?…

–А когда на площади у старосты, ну, у того, всех собирали. Ты не пошла, что ли?

–Да недосуг мне было, по хозяйству все…

–Обещал, обещал. И как улыбнется, так и солнышко сразу из-за туч вышло, и говорит такой: помогу, говорит, кто совсем плохо живет, а волю – всем!

–И когда ждать ту помощь?…

–Я точно не знаю, но мне Анна кузнецова, ну, вуйка нового, сказала, что будет у них об том разговор важный! Ой, еще посмотреть бы на него!

–Попросись, вон, в обслугу в усадьбу. Они там на них каждый день небось смотрят, с утра до ночи.

–Да ну, к этой змеище, Магде, разве подойдешь! Как посмотрит, да сиськами своими поведет этак, разодрала бы всю рожу! А взяли-то ее откуда-то с побережья, босая да худая за телегой с узелочком пришла, когда патер приехал, а потом разожралась, корова!

–Царствие небесное патеру…

–Ой, и правда! Царствие небесное… А князь все-таки красавчик!

Были и другие темы:

–Нет, я все-таки не пойму! Как заупокойную читать, так этот… Ефим, по православному обычаю все сделал, для своего, а Олав по латинянски – для орденских.

–Ну?

–И на кладбище тож, как положено. А потом, в церкви, я не понял! Какая, говорит, вам разница, с какой руки крест принимать?!

–Ну, а какая разница-то?

–Ну, как же! Святое писание не зря писали, многие тома! Поумнее люди были! А он, значит…

–Ты Лешко старого там видел?

–Ну да, а что?

–Так он крещен был по православному обряду, а потом его три раза наново перекрещивали.

–Это как это?…

–Да место у них больно неудобным оказалось, в аккурат где Литва, Польша и русские княжества сходятся. А тогда что-то замятня чуть не три десятка лет подряд шла, вот его и… со всей деревней.

–Ну?…

–Гну! Вот поди, спроси у него, есть ему разница, на каком языке молитвы править и с чьей руки крест принимать, если у него из родни давно всех раскидало, кто жив остался, и семья не то третья, не то четвертая уже.

–Нет, ну это другое, понимать надо…

–Я так понял: волю дали, земель дадут из своих, да еще детей учить обещают. Да и Олав, видел, при церкви будет? Так мне это по нраву, а дальше – поглядим. А то князь-то с того и начал, что, мол, никого не держит. Ты, может, обратно к орденцам собрался?…

–Нет, ну я-то что, я – как общество…

Вот под такие разговоры уходили селяне с усадьбы, да, естественно, на том разговоры эти не кончились, а, скорее, только начались. После поминок все как-то поверили, что первые слова князя, про волю и все остальное – не показались им во сне, а самая что ни на есть правда. И бабы, хоть и были (как всегда) главными переносчицами новостей, и мужики, которые в этот раз не отставали от них, особенно насчет земли, ходили в этот день по соседям, наверное, раза в три чаще, чем обычно.

Тем временем в избе у ребят, куда они принесли все из церкви, Седов присел отдохнуть, и на него навалилась усталость. Душевная, слишком много эмоций для половины дня, кто понимает. Да и вообще, он не любил похороны и проповеди, а сегодня пришлось участвовать и в том, и в другом. Молчал и Ефим – проповедь, если ее вообще можно так назвать, тоже взяла много сил, как часто бывает, когда приходится общаться с толпой народу. Олав тоже молчал – и похороны патера, к которому он, как видно, успел привязаться, и его неожиданное участие в отпевании сказались и на нем. Только Петька был как всегда активен (хорошо, хоть про зажигалку забыл) и возбужденно пересказывал свое видение сегодняшних событий, заставляя кисло улыбаться всех остальных. Не просидели они так и десяти минут, как в избу зашел один из дневальных, принеся завернутый в тряпку небольшой горшок с кутьей:

–Тут это… наши послали вот, помянуть, значит… а то столы разбираем уж…

Его поблагодарили, у парней с утра остался взвар, и все съели по нескольку ложек. Кутья больше всего напомнила Николаю Федоровичу обычную рисовую кашу, только сразу из нескольких видов зерна (но без риса), на молоке, и с легким запахом меда. Чуть теплая, она была суховата, так что запивать ее надо было обязательно. Пока ели, все немного отошли, и Седов, поднимаясь, сказал ребятам уже нормальным голосом: