Дмитрий Королевский - Постфактум

Ночь пахла свободой.

Илья перелез через высокий забор и спрыгнул в траву. Неудачно. Нога подвернулась, и молодой парень, почти ещё мальчишка, зашипел сквозь плотно сжатые зубы. Нет, конечно же, его не услышат здесь, даже если он закричит. Терпеть боль и не плакать – было привычкой, выработанной за всю его недолгую жизнь в Интернате.

Прихрамывая, парень поспешил прочь от ненавистного места. Не оборачиваясь, ни минуты не задумываясь. Теперь он точно уйдёт отсюда навсегда. Он сможет. Да, он сможет!

Летняя ночь была тихой. Здесь, на окраине Руин, дул лёгкий ветерок, разнося по округе аромат цветущих садов. В траве, по краям растрескавшейся асфальтовой дороги, стрекотали сверчки, а вокруг редких фонарей кружили тучки ночных бабочек и всевозможных жуков.

Боль в лодыжке постепенно угасала, и парень всё бодрее шёл вперёд. Куда? Он и сам не знал. Кто ждёт его в этом полуразрушенном мире, так и не оправившемся после войны? Хотелось просто уйти подальше от места, где боль, унижение, стыд и страх сковывали существование в плотный кокон.

Улица сменяла улицу, но стойкое ощущение плена, тюрьмы, зависимости, продолжали давить, плющить, подобно прессу. Мир за стеной манил своей чужеродностью, пугал и дразнил Илью. В первый раз, когда он сбежал, было не так, совсем не так. Ему вдруг стало стыдно. Тряпка! Как же он был слаб тогда! Впрочем, и сполна поплатился за это. Рот наполнился слюной.

«Давай лижи её, уродец, поработай языком!»

Пьяный голос Сабины – огромной, похожей на бегемота воспитательницы, – звучал в ушах. Илья сплюнул, от нахлынувших воспоминаний его едва не стошнило. Нет, он больше не будет исполнять прихоти этой жирной сучки!

Ноздри втянули цветочный аромат, перебивая возникшие, будто наяву, запахи пота и немытого тела.

Фонари мигнули, чтобы окончательно погаснуть. Уже полночь, и такое редкое и дорогое удовольствие для города, как электрические лампы, было бы совсем нерационально использовать дольше. Освещались несколько улиц, прилегающих к территории Интерната. Дальше царили тьма и неизвестность. Однако незнакомый мир не погрузился во тьму, и в этом ему помогли россыпи звёзд и бледный диск луны. Илья резко остановился, протёр глаза. На секунду ему показалось, что рядом с привычным спутником Земли возник ещё один, но более крупный.

Проклятая химия, будь она неладна. Это всё её последствия. Хотя он почти отказался от еды, которой пичкали в Интернате. Желудок жалобно заурчал, мысли о пище разбудили загнанный в дальний угол сознания голод. Перед внутренним взором всплыла лоснящаяся, жирная рожа Фарита. Этот ублюдок мог жрать целый день, если бы не его обязанности в свинарнике. Однажды Илья, работавший с ним в одной смене, стал свидетелем того, как раздутый, словно мыльный пузырь, напарник ест из поросячьей колоды. Фарит с жадностью загребал двумя ладонями отходы из столовой и со смаком проглатывал.

– Что ты вытаращился, белый! – зло завопил гнусавый толстяк, узкие щёлки глаз его стали тёмными от гнева. – Если кто-то узнает об этом, я тебя прирежу, тварь!

Фарит, пыхтя и опираясь на покосившуюся изгородь, поднялся на ноги. Грузное тело колыхнулось, когда он сделал шаг. Скрытый под безразмерной майкой близнец-паразит страшно засучил скрюченными конечностями. Тогда, а это было чуть больше года назад, толстяк, имевший привилегии из-за цвета кожи, побил Илью, сломал нос и едва не выбил глаз. А вчера Илья увидел его смерть. Стоял и наблюдал, как облитого помоями Фарита, упавшего в загоне, рвут на части измазанные в дерьме и крови свиньи. То ещё зрелище: скулящий и визжащий толстяк и бесстрастные к процессу приёма пищи свиньи с кусками окровавленного жира в слюнявых пастях.

За то, что не помог напарнику, Илье ещё предстоит ответить, а пока он сполна насладится представлением.

Высокие заросли кустарников, тянувшихся вдоль серого остова здания, затрещали. Тварь, скрывающаяся в них, напугалась не меньше его.

– Ква-а-а-а! – обидчиво протянула гигантская квакша, жёлтые глаза-блюдца не мигая уставились на человека. – Ква-а-а-а!

– Брысь! – парень замахнулся на гипнотизирующего его мутанта.

Таких крупных он ещё никогда не видел. На территорию Интерната они иногда проникали, но бдительные надзиратели, они же воспитатели, с ними не церемонились.