Элеонора Гранде - Даргорея

А солнце уже совсем низко опустилось. Свежий ветерок, дувший со стороны ущелья, стих. Предзакатное небо наливалось жарким пожаром красок. Птица. Прекрасная белая птица парила надо мной. Я заметила ее еще утром. Целый день она летала над башней, иногда кричала, будто удивляясь чему-то. Но в эту минуту, на фоне оранжево-бордовых переливов вечерней зари она казалась воплощением неприкаянной души из дивных бабушкиных сказок. Внизу, у подножия башни послышались песнопения и гул барабанов. Началось…

Ветер, где ты?! Стараюсь расправить свой самодельный купол. Иду вдоль стены, пытаюсь поймать хоть малейшее дуновение. Голоса и барабаны все ближе и слышнее. И вдруг стихли. Наверное, обнаружили пропажу оружия и савана. Снова зашумели. Я услышала крики и топот ног, вырвавшихся наружу с эхом. «Да, дверь-то я не закрыла», – мелькнула мысль. Показалась голова седобородого жреца. Он что-то кричал, размахивая руками.

Не до тебя мне, старец. Ветер… Белая птица с криком пронеслась низко над моей головой. Показалось или от ее крыльев пошло легкое дуновение?

– Подуй на крыло, – вдруг запульсировало в голове.

– Подуть? – удивленно вскинула брови.

– Да-да, подуй.

Подняла купол и подула на шелковую ткань… еще… еще… Мой зонтик затрепетал. Неужто от моего дыхания? Абсурд. Расправила ткань больше. И купол, поймав струю речного воздуха и восходящий теплый поток откуда-то снизу вдруг ожил, округлился шляпкой гигантского гриба. Рывок. Только успела, упираясь ногами в кострище, подняться на стену. И, раздвигая максимально стропы, помочь воздушным потокам наполнить купол. Шаг в бездну. Подхваченный восходящим потоком воздуха мой парашют рванул ввысь и полетел, уносимый ветром.

Дух захватило от восторга. По-лу-чи-лось! Я не ошиблась. В ущелье, где бежит река, ветер свистел, напирал, гнал вперед. Стоило чуть натянуть стропу, и парашют отвечал, как продолжение моего организма, как мое собственное крыло, подаренное Всевышним. Ощущение полета захватило и увлекло меня, подарило чувство свободной птицы. Я лечу! Как тогда, в далекой юности.

А за спиной, на башне стало вдруг подозрительно тихо. Я не могла повернуться и посмотреть, что там происходит. Первая мысль уколола острым шипом: «Стрелять собрались, что ли?» И тут же я вздрогнула от громкого мужского крика, пронизанного невероятной душевной болью:

– Изабелла! Хотя бы белой птицей возвращайся!

Ветер уносил меня все дальше от башни. Внизу проплывали зеленые кроны деревьев, с высоты птичьего полета похожие на курчавый ковер. Река искрилась на заре. В ее потоке боролись лед и пламя, то переливаясь хрусталем струй, то бурля темной лавой. Как красиво все в лучах заходящего солнца. Эти неимоверные цвета, которые невозможно запечатлеть. То нежные переливы розового и фиолетового, то насыщенные ярко-оранжевые, бордовые. Их можно увидеть только здесь и сейчас, только на один миг и не забыть до конца жизни. Каждый закат особенный, уникальный в своей неповторимости.

А видеть закат в небе, сливаясь с разгорающимся пожаром красок и чувств, ощущая себя крылатым существом – восхитительно. Что может быть ярче этой неуемной небесной страсти?

Люблю закаты.

– Хотя бы белой птицей возвращайся, – повторил Мирт, почти шепотом, понурив голову.

Белая птица, кружившая все это время над башней, вдруг пронзительно крикнула и ринулась к брату. Он выставил руку для защиты, но птица, захлопав крыльями плавно опустилась на его предплечье. То была царственная самка белого кречета 29 29 Кречет – птица из семейства соколиных. Крупные самки белого цвета считаются особой ценностью. . Откуда она взялась здесь? Такую редкость привозят издалека в подарок великим князьям. Но брат не удивился. Повернул голову, испытующе посмотрел на кречета и прошептал:

– Помоги девочке.

Птица взвилась ввысь. Сделала круг над башней и устремилась вслед удаляющейся Изабелле. Тяжелым бременем повисла гробовая тишина. Никто не смел промолвить слова. Даже глаза поднять не смел.

– Это душа ее матери, Мирт? – решил я нарушить молчание.

– Боюсь строить предположения, брат, – Мирт поднял тоскливый, полный отчаяния, взор.

Я обернулся. Обвел всех собравшихся взглядом. Вскинул руку, привлекая внимание:

– Прошу старейшин остаться на совет.

Единый вздох облегчения и понимания пронесся над головами. Люди, стараясь не шуметь спускались с верхней площадки храмовой башни и расходились по домам. Мы со старейшинами разместились в комнате жрецов. Старики чинно расселись на лавках. Братья Миланы, Алмаз и Беркут остались у дверей. Не положено сидеть в присутствии старцев. Молоды еще. Они впервые находились на совете. Смущались, но держались с достоинством, сложив руки на кинжалах. Всем видом старались показать, что готовы защищать покой присутствующих. Я на правах главы рода обратился к старейшинам: