Дмитрий Лифановский - Проект Ковчег. Зима 41-го.

— А дорога наполнялась людьми. К границе шли наши части, а от границы беженцы. С узлами, со скотиной. Кто на машине, кто на подводе, но в основном пешком. Старики, дети, женщины, мужчины. А над ними самолеты. С крестами. И стреляют, стреляют, стреляют! — девушка сорвалась на крик, а потом опять тихо: — Я видела девочку. Маленькую девочку. Лет девяти. Ее маму убили сразу. А малышку перерубило очередью почти пополам. Она плакала и ползла на подламывающихся ручках к маме, пока не умерла. Я хотела броситься к ней, помочь. Меня остановил Йозеф. Навалился сверху и не пустил. Мы тогда в первый раз с ним поругались. Я его даже ударила, — девушка удивленно, будто увидела впервые, посмотрела на свои руки. Она механически, не глядя, пододвинула к себе кружку, налила кипятку и отхлебнула большой глоток, не чувствуя того, как горячая вода обожгла рот. — Да, поругались. В первый раз. И последний, — глаза Иды влажно заблестели, но тут же высохли и в них вернулся ледяной холод.

— В полдень по беженцам прокатился слух, что немцы прорвали фронт и их танки букавльно в нескольких километрах от нас. Мы решили продолжить путь. Только свернули с шоссе, на проселки. Пусть так дольше, но безопасней. Мы так думали. Лучше бы мы остались! — девушка в сердцах хлопнула ладонью по столу. Нас обстреляли часа через два. Из леса хлестнула пулеметная очередь и на дорогу выскочили два мотоцикла. Йозька с Колей-милиционером, схватив винтовки, выпрыгнули из машины, крикнув водителю, чтобы ехал дальше, — Ида судорожно вдохнула воздух и прикусила губу, сдерживая рыдания. Так непривычно было видеть плачущей эту сильную девушку. Она резко встала и, подойдя к умывальнику, ополоснула лицо и с остервенением вытерлась. Вернувшись за стол, она продолжила, спокойно, как будто рассказывая о чем-то обыденном и привычном:

— Через час мы встретили колонну наших войск, двигавшихся в сторону фронта. Водитель рассказал командирам о засаде. Нам выделили бойцов, и мы вернулись, туда, где остались Йозеф с Колей. Было тихо. Только пение птиц и шум леса. Так красиво и мирно, — Ида горько усмехнулась. — Ребят мы нашли метрах в пятидесяти от дороги. Коля погиб сразу. Наверное, еще во время боя. А Йозька… — из прокушенной губы девушки потекла струйка крови, руки заскребли по столешнице, ломая ногти, — Йозя был еще жив. С выколотыми глазами и вспоротым животом они привязали его к дереву и ушли. Девушка темными, полными боли и ненависти глазами посмотрела на Зину с Сашей: — Это были поляки! Понимаете?! Поляки!!! — надрывно крикнула она. — Их догнали и уничтожили. Да они и не прятались особо. Думали, что наших войск тут нет. Ида кровожадно усмехнулась: — Жаль, меня там не было, я бы их так же, как они Йозьку! Голыми руками, по кусочкам!

Зина подсела к Весельской и, всхлипывая, обняла подругу. Ида тоже обняла Зину. Они сидели, обнявшись, и смотрели пустыми глазами в свое прошлое, изломанное, поруганное этой проклятой войной. Такие разные и такие похожие. А Сашка не знал куда себя деть. Он хотел уже встать и выйти, чтобы дать девушкам побыть вдвоем, выплакать свою боль, как Ида вновь заговорила:

— Двадцать четвертого мы приехали в Минск. Я сама сдавала документы, которые везли Йозеф с Колей в ЦК Белоруссии. Двадцать пятого на поезде мы уехали в Москву. А двадцать восьмого немцы захватили Минск. Как добирались до Москвы, рассказывать не буду. Все те же бомбежки, могилы вдоль насыпи. Друзья отца помогли нам и отправили дальше в эвакуацию, в Тамбов. Там у папы тоже были знакомые. Они и помогли мне попасть на курсы. Я хотела на фронт. Мстить. Но меня отговорили. Сказали, что здесь нужнее буду. Но, наверное, вернемся из Ленинграда, буду просить о переводе. Не успокоюсь, пока не начну их убивать. Всех! И немцев, и поляков, и финнов! — в синих глазах девушки яростная одержимость, которую она тут же подавила и виновато посмотрела на Сашку с Зиной. — Вы только не обижайтесь. Но не смогу я с вами. Мне туда надо, — она кивнула в сторону линии соприкосновения.

Сашка покачал головой:

— Не надо. Отомстишь. Я тебе обещаю!

Ида испытующе посмотрела парню в глаза и, увидев то, что хотела, молча кивнула.

В сенях раздался шум открывающейся двери и спустя мгновение в комнату ввалился румяный с мороза чем-то встревоженный Харуев. Он удивленно посмотрел на заплаканных девушек, но, ничего не спрашивая, махнул рукой Сашке:

— Саш, пойдем, выйдем, поговорить надо. Есть информация. Срочная.

[i] Худой — Мессершмитт Bf 109

[ii] Американский истребитель P-40 «Томагавк» фирмы Кертис. Среди пилотов, в советских ВВС считался «средней» машиной: лучшей, чем И-15, И-16 и «Hurricane», но худшей, чем Р-39, Яки или Ла. Другими словами, именно в качестве истребителя, P-40 был слабоват. Двигатель «Allison» быстро терял мощность на высотах выше 4500 м, соответственно о маневровом бое даже на средних высотах, можно было говорить с трудом. При этом, настоящей проблемой P-40 было частое разрушение подшипников двигателя на взлетном и форсажном (то есть боевом!) режимах, что было вызвано особенностью технологии их изготовления. В условиях постоянной нехватки запчастей, и не особого желания пилотов-истребителей выходить на задание в самолете движок которого мог рассыпаться в бою, P-40 в шутку называли «чудом безмоторной авиации». ( http://armedman.ru/samoletyi/1937-1945-samoletyi/istrebitel-kertis-p-40-tomagavk.html)