Иван Оченков - Смоленский поход (СИ)

Тем временем, одежда Романова просохла над костром и он конфузясь стал одеваться.

— Эх, Миша — Миша, — покачал я головой. Где же ты такую челядь набрал? Тебя кой час уже нет, а они еще и не хватились! Ладно, ложись где-то здесь, да вон хоть с Федькой рядом, а утром разберемся, где твои холопы. А чего, он тебе на ночь расскажет, как до девок ходил, по нему, видать, он злой до девок-то! Ведь злой Федя?

— Нет, государь, я смирный, — постным голосом отозвался Панин, — сызмальства все больше постом, да молитвою пробавляюсь.

— О, как, — протянул я, — тогда понятно как ты ко мне попал. Я ведь сам такой, все больше постом и молитвой. И Кароль вон тоже молитвенник не из последних, а уж если вспомнить, как Анисим в Мекленбурге молился, ведь малым делом чуть лоб не расшиб! Ну ладно, раз про девок никто не хочет рассказывать, давайте спать.

Поднявшись рано утром чуть свет, я велел седлать коней. Михальский, правда встал еще раньше меня и успел уже вернуться из разведки.

— Все спокойно, государь, — доложил он.

— То-то что спокойно, надо к Ржеву идти не мешкая, а там и возвращаться. Далековато мы от своих оторвались.

— Всегда бы вы, ваше величество, были так осторожны и рассудительны, — не преминул указать мне мой телохранитель.

— Но-но! я и есть самый осторожный и рассудительный, а как найдется кто-то осторожнее меня — убью на хрен, и снова стану самым осторожным!

Рядом раздалось какое-то причитание и сразу стало понятно, что спохватившиеся наконец холопы Романова после недолгих поисков нашли-таки своего непутевого господина. Оглянувшись, я увидел благообразного, седого, но еще довольно крепкого старика и здоровенного детину ростом с коломенскую версту с глуповатым выражением на лице. Старик шумно радовался нашедшемуся бояричу, не забывая выговаривать детине за то, что тот-де проворонил молодого хозяина. Последний, впрочем, ничуть не гневался на них и лишь глуповато улыбался.

— Вот что любезные, — обратился я к холопам, — за то, как вы следите за своим господином, следовало бы вас вздернуть на ближайшей осине! Но не ждите, что вам удастся так легко отделаться, как вернемся в Москву, обязательно расскажу про вашу службу инокине Марфе, вот тогда вам точно небо с овчинку покажется!

Холопы, сообразившие, что перед ними царь повалились в ноги с криками — «не погуби». Я довольный произведенным эффектом вскочил на коня и крикнул Мише:

— Не отставай, а то и впрямь потеряешься! — и тронул бока Волчка шенкелями.

Ржев некогда бывший столицей отдельного княжества за время смуты совсем захирел. Стоявший в нем небольшой польский гарнизон, как оказалось, давно не получал жолда* и от безденежья, составив конфедерацию в полном составе усвистал куда-то в Литву.

—---

*Жолд. — Жалованье польских военных. От него же название жолнежь.

Заняв своими войсками город я, наконец, решил, что приключений пока достаточно и надо дождаться подхода основных сил. Выполнившего свою задачу Казарина я послал назад в Вязьму с приказом Пушкареву, как только подойдет армия Черкасского, не мешкая двигаться на соединение со мной. По моей задумке князь Дмитрий Мамстрюкович продолжит наступление на Смоленск, а я пойду севернее, отрезая вражеский гарнизон от Литвы, в направлении крепости Белой где стоял довольно сильный вражеский гарнизон. Пока же мои солдаты приводили себя в порядок и залечивали раны. Только незнающий усталости Михальский рыскал со своей хоругвей вокруг собирая сведения и громя мелкие банды разбойников и мародеров. Оставшиеся в Вязьме войска подошли через двенадцать дней и я с удивлением увидел рядом с Анисимом покачивающегося в седле Петра Казарина. Выслушав доклад Пушкарева о прибытии, я вопросительно уставился на бывшего стрелецкого сотника.

— Невели казнить великий государь, — снял тот шапку, — а только боярин князь Черкасский, воеводой в Вязьме поставил стольника Пушкина, а мне сказал невместно воеводой быть.

— Вот как, — проговорил я напряженным голосом, — а грамотку мою князенька, в которой я тебя воеводой поставил, видел?

— Видел.

— Дозволь слово молвить, государь, — обратился ко мне Пушкарев.

— Говори.

— Князь Дмитрий Мамстрюкович, назначил Пушкина временным воеводой еще до того как Казарин приехал, а ты сотника первым воеводой велел поставить. Пушкину же как он есть в московских чинах, под ним невместно ходить и потому князь просил грамоту твою не оглашать, дабы в делах замятни не было, и об том тебе в грамоте отписал и просил не гневаться.