Иван Оченков - Смоленский поход (СИ)

— К тому же еще и дурак!

— Почему?

— Потому что обратно в Коломну кинулся. Прорвался бы в лес, может и не нашли, а так…

— Как повелишь с ним государь, в петлю или на кол?

— Слушай, вот не надо этих извращений восточных. Как по мне, так петли вполне станет.

— Добрый ты государь.

— А то! Ну чего мнешься, спросить чего хочешь?

— Государь, а что такое извращение?

— Тьфу ты, прости меня господи, сколь годов мужику, а он не знает что такое извращение! Изыди нечистый, иди вон у Анисима спроси, он точно знает.

Послание и впрямь было от Рюмина, он коротко сообщал, что вернулся от Густава Адольфа с хорошими вестями и личным посланником шведского короля. «Надо возвращаться», — подумал я. Вот только с этой царицей липовой надо что-то придумать.

На следующий день в собор Коломны по моему приказу привели Заруцкого и Марину в сопровождении стражи. Увидев атамана Мнишек, кинулась было к нему, но повисла на руках стрельцов.

— Не так быстро пани, — сказал я глядя на это, — у вас будет время.

Встречавший нас вместе с настоятелем и прочим клиром отец Мелентий встревоженно спросил:

— Что ты задумал государь?

— Ничего особенного, святой отец, повенчай их.

— Что?!

— Повенчай, говорю!

— Но она же царица…

— А будет атаманша. Ну, делай же, что тебе царь велит.

— Грех ведь…

— Батюшка!

Мелентий вздохнул и начал чин венчания. Заруцкий сначала попытался вырваться, но потом обмяк.

— Не можно, — хрипло сказал он, повесив голову.

— Чего тебе не можно?

— Не можно венчаться, мы уже венчаны.

Услышав это собравшиеся ахнули, а Марина закричала: — «Молчи!»

— Продолжай, — велел я атаману.

— Венчаны мы государь, уже год как, — обреченно выдохнул он.

— А Ивашка?

— Мой. Не убивай его государь.

— Поклянешься о том перед святыми образами?

— Клянусь.

— Все слышали, — громко спросил я, — Марина, ложно называвшая себя царицей, на самом деле венчаная жена казака и разбойника Ивашки Заруцкого и сына своего от него прижила!

— Мекленбургский дьявол, — простонала Мнишек, опускаясь на пол собора, — проклинаю тебя, и род твой до седьмого колена проклинаю!

— Совет да любовь, — бросил я, через плечо, проходя мимо нее.

Выйдя из собора, я велел седлать лошадей, пора было возвращаться в Москву. На этот раз ехали не торопясь. Впереди опять шли татары, но сам царевич Арслан ехал вместе со мной. Заруцкого и Марину везли следом, его в клетке, а ее с сыном на санях в окружении стрельцов. Вообще саней было много, на одних везли отбитое у воров добро, на прочих взятые с собой припасы. На ночь окружали этими санями лагерь и расставляли шатры. Проезжая знакомую деревню, Анисим с Никитой вздумали было повернуть, но я сделал страшное лицо и показал им плеть. Вельяминов смутился, а стрелецкий полуголова как ни в чем ни бывало завел разговор.

— Эх, государь, что же за жизнь пошла такая не радостная!

— Чего это ты так?

— Ну, как же, я то думал, хоть у воров на свадьбе погуляем, а они видишь как, венчаны уже.

— Нашел беду, — усмехнулся я в ответ, — что сильно хочешь на свадьбе погулять?

— А чего, дело хорошее!

— И то верно, а где Корнилий?

— Здесь я государь, — поровнял со мной коня Михальский.

— Вот что друг ситный, ты когда свадьбу играть будешь?

— Какую свадьбу?

— Нет, вы посмотрите на него! Я ему девицу у дворян Шерстовых просватал, а он в отказ?

— А ведь и верно, — засмеялся Вельяминов, — я тоже на том сговоре был. Неужто передумал Корней?

— Да нет, — смутился бывший лисовчик, — только за службой все недосуг. Да и у меня ни кола, ни двора, куда жену вести?

— Ну, это дело поправимое. Вон пока мы под Устюжну да под Вологду с Никитой ходили, Анисим с Климом целый острог поставили, а тут делов-то, терем! Все решено, как воротимся в Москву, первым делом поставим тебе терем, да играем свадьбу. Не спорь с царем!

Москва встретила нас колокольным звоном и радостными толпами встречающих. Наверное, все столицы таковы — любят победителей, а мы вернулись с победой. По моему указу на всех углах глашатаи кричали о том, что называвшая себя царицей Маринка на самом деле обвенчана с казачьим атаманом и прижила своего сына в блуде с ним. Узнав об этом пикантном моменте, бояре пришли в ярость и потребовали лютой казни для самозванки с сыном и Заруцкого. Однако я этому воспротивился.

— Бояре и вы представители земли русской! — Заявил я собору, — вы выбрали меня на царство это верно. Но верно так же и то, что я веду свой род от старшего сына Рюрика, и потому никто более меня прав быть государем всея Руси не имеет. Нет мне дела до того от кого она прижила своего сына, ибо я государь по праву рождения! Посему велю обойтись с Мариной и ее отродьем милостиво. Саму ее, за то что посмела называться русской царицей, будучи казачьей женкой держать в темнице. Коли покается в грехе своем и примет православие, то быть ей по великой моей милости в монастыре. А я сам в тот монастырь вклад сделаю с тем, чтобы содержали ее там достойно. Не захочет, что же пусть свой грех сама в темнице отмаливает. Сына же ее Ивашку Заруцкого по прозванию Воренок отдать в монастырь, где он отмолить сможет вины родителей своих. Отца сего воренка атамана Заруцкого облыжно именующего себя боярином за многия его вины, воровство и разбой велю предать казни.