Иван Оченков - Смоленский поход (СИ)

— Не извиняйтесь, вы позволите предложить вам руку?

— Почту за честь, ваше королевское…

— Все поляки упорно титулуют меня герцогским титулом. Вы полагаете мне не удержаться на царском троне?

— По правде говоря, я уверена, что если в ваши руки что-то попадет, вы ни за что это не выпустите. Но поймите меня правильно, мой муж, не смотря на все свое к вам уважение, полагает вас узурпатором.

— Уважение?

— О, если пан Якуб и уважает кого-то, то это вы, герцог. Вы его кумир!

— Не может быть!

— Еще как может, только он даже сам себе никогда в этом не признается. Кстати, как вы накажете своего человека?

— Прежестоко!

— Вы прикажете ему жениться на Эйжбете?

— Ну, не такой уж я тиран! Я полагал ограничиться сажанием на кол. Женитьба все же немного чересчур!

— Вы все шутите, как тогда, когда советовали мне выйти замуж за этого «пана Михала», если Якуб не выздоровеет.

— Святая пятница, так вы приревновали Эйжбету!

— Боже, и этого человека считают великим полководцем!

Так непринужденно болтая мы достигли покоев раненого Храповицкого. Войдя в довольно просторную и светлую комнату, мы застали пана Якуба читающим молитвенник.

— Ты не спишь, — кинулась к мужу пани Марыся, — у нас гости.

— О, ваше королевское высочество, прошу простить, что я не могу встать, чтобы поприветствовать вас должным образом, — заговорил тот прерывистым голосом, увидев меня.

— Как вы себя чувствуете друг мой?

— Мне уже лучше…

— Отец Мартин говорит, что Якубу не следовало проделывать раненому такой трудный путь, — мягко прервала его жена.

— Отец Мартин?

— Да, он из ордена бенедиктинцев, они имели здесь госпиталь.

— Да, помню.

— Отец Мартин добрый человек, но он не понимает, что неизвестность была бы для меня, куда большим испытанием, нежели дорога, — тихо говорит пан Якуб, глядя на Марысю, — где ты была, встречала нашего гостя?

— Да, его величество был столь добр что навестил нас.

— Как ты сказала, дорогая?

— Полно, Якуб, ты же сам знаешь, что королевичу Владиславу теперь никогда не стать московским царем. Так зачем из ложной преданности, которой ни ты ни я не чувствуем, обижать человека, которому мы стольким обязаны?

Едва чуть рассвело, Михальский поднял свою хоругвь и повел ее на север от Смоленска. Зачем никто не знал, а спрашивать у сотника дураков не было. Не знал о цели путешествия и Федька мерно качавшийся в седле рядом с Корнилием погруженный в свои мысли. Первый в его жизни поход выдался удачным. И в бою настоящем не оплошал, и чести добавилось, и добычей разжился. Дядька Ефим, поглядевший на справных коней с большими вьюками посоветовал даже завести для такого дела воз. И даже предложил, по старой дружбе, отвезти все в Федькину деревеньку, потому как их полк в скорости должны были отправить назад, а Федору, состоящему при царе, когда еще придется. Лемешев и прежде относился к Панину как к сыну, а уж когда сам царь пообещал, что по возвращении из похода выступит сватом к Ефросинье и вовсе воспылал к Федору родственными чувствами. Сам парень, правда, был уверен, что жениться ему пока рановато, но тут ведь не поспоришь. Тем паче, что государь бывал к верным слугам щедр, вон какой терем Михальскому отгрохал, да еще и обещал, что его молодая супруга станет придворной боярыней как приедет царица Катерина. За богом молитва, а за царем служба не пропадает!

— Чего-то ты молчаливый сегодня, — вывел парня из раздумий голос Корнилия, — прямо не к добру!

Качавшийся рядом в седле сотник, немного насмешливо смотрел на своего бывшего подопечного. Формально ставший стряпчим и побывший, пусть и недолго, царским рындой Федор был чином повыше безродного литвина. Однако Михальский, как ни крути, государев телохранитель и участник узкого круга друзей русского царя, от коих у него никаких тайн не было. Так что парень, когда его снова отправили под его начало и не подумал ничего спрашивать, а лишь вскочил в седло, приготовившись следовать за своим бывшим командиром.

— Меня вчера не было, — продолжал Корнилий, немного подвинувшись к Федору в опасении от лишних ушей, — все ли ладно сделал?

— Угу, — односложно отвечал парень.

— А друг твой как?

— Мне Эйжбета, не говорила.

— А мне все равно, каково ей пришлось, я тебя за Романова спрашиваю!

— Да ладно все получилось, Корнилий! У него теперь только и разговоров что о ней.

— Вот и хорошо.

Какое-то время они продолжали ехать молча, но Федька долго не выдержал и спросил: