Андрей Величко - Фагоцит. Покой нам только снится [litres]

– Тренировки мускулатуры. Я сплю, организм сам отрабатывает программу, а то днем мне как-то не до физкультуры.

– Это как?

– При помощи аутотренинга – ты же знаешь, я в нем постоянно совершенствуюсь.

– В программе полета ничего такого нет.

– Но и прямого запрета нет тоже. Я же просто не знал, получится у меня или нет.

На самом деле получалось не у меня, а у духовного брата, я спал в человеческих условиях, в двадцать первом веке и на диване, а не на потолке жилого отсека станции. Антонов же в это время поддерживал организм в тонусе.

Гагарин хмыкнул. Ну да, его можно понять – сегодня напарник сучит ногами во сне, а вдруг завтра отчебучит что-нибудь наяву?

– На Земле посмотрим, кто будет лучше себя чувствовать после полета – я со своими нестандартными методами поддержания тонуса или ты со стандартными, – предложил я.

– Ладно, долго ты тут собираешься пахать-то?

– Как сейчас – наверное, еще сутки. А потом буду только смотреть, как себя ведут мои блоки.

– Ну, за сутки, может, еще и не успеешь рехнуться. А то как зарылся в этих проводах, так вообще ни одного анекдота не рассказал, даже бытового, не говоря уж о политических.

В ответ я немедленно описал шесть основных противоречий социализма. Наверное, многие помнят:

Первое – безработицы нет, но никто не работает.

Второе – никто не работает, но планы выполняются и перевыполняются.

Третье – планы выполняются и перевыполняются, но в магазинах ничего нет.

Четвертое – в магазинах ничего нет, но у всех все есть.

Пятое – у всех все есть, но все недовольны.

Шестое – все недовольны, но все голосуют «за».

Судя по тому, как смеялся Гагарин, он этого анекдота раньше не слышал. А отсмеявшись, спросил:

– Вить, ты не боишься, что нас слушают на Земле?

– Все, что передает станция, я контролирую. Теоретически где-то может быть спрятан маленький магнитофон, но как он поймет, когда писать, а когда нет? Да и пленка сама собой в спускаемый аппарат не загрузится. Но даже если бы слушали, тоже ничего страшного. На меня и так стучит, наверное, больше десятка человек, и это только те, кто на регулярной основе.

– Неужели и близкие тоже?

– Нет, дальних хватает.

– Слушай, а можно спросить – почему тебе все сходит с рук? Кого другого за такое давно бы задвинули за сто первый километр, если не дальше.

– Юр, все очень просто. Члены Политбюро – люди пожилые и с далеко не идеальным здоровьем, больно уж у них работа нервная, да и пить им приходится столько, что я бы от таких доз давно сдох. И перед ними стоит очень простой выбор. Или воздать Вите Скворцову по заслугам, а потом маяться – кому по всяким кремлевским больницам, а кому и прямиком на кладбище. Или принять его таким, каков он есть, и быть настолько здоровыми, насколько это вообще возможно в их возрасте.

– Так, значит, ты все-таки настоящий экстрасенс?

– Конечно. При тебе же Беляева поставил не только на ноги, но и в строй!

– Ну, он вроде как сам выздоровел…

– Сам он уже полгода как помер бы, там все было очень серьезно.

– Если это правда, то можешь при мне хоть всю партию матом крыть, я никому ни полслова.

– И зря. Мне-то ничего не будет, а к тебе начнут относиться с подозрением. И вообще, вон на том блоке светодиод мигает красным, а должен зеленым. Держи тестер и каждые пять секунд транслируй показания, а я полез туда.

Нештатная работа блока считывания магнитной памяти (да, тут была и такая, на трех с лишним тысячах ферритовых колечек, перевитых проводами) стала последним, что мне пришлось исправлять. А потом от меня требовалось только по очереди тестировать блоки и убеждаться, что все прекрасно работает. В процессе чего я сначала насвистывал, а то как-то незаметно начал напевать:

– Земля в иллюминаторе, Земля в иллюминаторе…

– Что это ты поешь, никогда такого не слышал? – удивился Юрий.

– Да вот, пытаюсь между делом песенку сочинить, – опомнился я. – Пока застрял на первой строчке. Может, подскажешь рифму?

– Как там у тебя – Земля в иллюминаторе? Ну, например, летим к такой-то матери.

– Отличная рифма, но, по-моему, ее лучше использовать немного иначе. Скажем, «как сын грустит о матери».

В общем, к концу условного дня мы с Юрием смогли сочинить песню до конца. Одному-то мне заниматься таким бесстыжим плагиатом было бы неудобно, а в соавторстве с первым космонавтом – оно вроде как и ничего.

Я даже не подозревал, что встречать нас соберется столько народа, но быстро сообразил – они же сбежались на Гагарина. Уже начиная от Лумумбария, то есть Университета дружбы народов, встречающие стояли вдоль Ленинского проспекта сплошной стеной и не в один ряд.