Михаил Ланцов - Ярослав Умный. Первый князь Руси

– Мне говорили, что вы часто ругаетесь.

– Да ну. Разве это ругань? Она ведь словно дите. Ничего толком ответить не может. Если так подумать, то эта ругань – единственное, что нас сближает. В остальном же все пусто…

– Твоя цена – я?

– Нет. Не люблю в таком деле неволить. Ибо радости от того не будет ни тебе, ни мне. Моя цена будет другой. Мне нужны рабочие руки, чтобы переделать эту усадьбу по моему разумению. Вы, верно, уже знаете, я ведаю, как уклад делать. Что Мал, что Кент моими советами пренебрегли. Они не желают научиться делать больше и лучше. Но это их выбор. Нет так нет. Значит, я могу по нашему уговору продавать уклад другим. Я положу вам пять вот таких кусков уклада, – произнес Ярослав и, порывшись в коробе, достал образец чуть больше килограмма. – А вы выделите мне людей с потребным инструментом, дабы я смог до конца лета дом нормальный поставить да усадьбу подновить. И прокорм к ним за ваш счет.

– Семь кусков, – заметил Ратмир. – Большое дело ты намечаешь. Десятком человек тут не ограничишься. Придется два десятка крепких здоровых мужчин тебе ставить. Да с топорами. От работ их отвлекать да кормить все лето. А потом и их семьи кормить осень, зиму и весну. Пяти кусков мало.

– А есть у тебя новики, готовые на службу ко мне поступить? Вроде Драгомира?

– И скольких ты хочешь взять?

– Четверых, может, пятерых или даже семерых. Главное, чтобы все были друг другу дальней родней.

– Можно найти, – кивнул Ратмир. – Дружину решил собирать?

– Да, – кивнул Ярослав. – Тогда каков будет уговор? Вы ставите мне два десятка мужиков с топорами, дабы до конца лета они мне дом поставили такой, какой я укажу, да усадьбу подновили по моему указу. Кормите их вы сами. Сверх того, отдаете в дружину от четырех до семи охочих новиков. Да таких, чтобы не родичи близкие. И ставите овса три цебра [11] Цебр – древнерусская мера для объема сыпучих тел, равна 26–30 четям ( ~ 5200–6100 литров). 1 цебр овса примерно равен тонне. Рожью будет тяжелее. да два цебра полбы. За это я кладу вам десять кусков уклада. А ежели выделите семерых женщин на лето-осень для помощи по хозяйству – так и одиннадцать кусков дам.

– Молодух? – деловито поинтересовался Ратмир.

– Здоровых и полных сил. Можно и молодух. Чтобы ежели что по осени дружинников оженить. Но тогда зерна нужно будет больше.

– Клади двенадцать кусков, и мы поставим четыре цебра овса и три полбы. Плюс рыбу раз в седмицу станем привозить все лето и осень. По пуду за раз. Мы ее все одно в Гнездо возим. Вот часть тебе отдавать станем.

– Добро, – произнес Ярослав, весьма воодушевленный таким раскладом.

Ударили по рукам. И пошли к месту упокоения ватажки Драгомира. Их просто прикопали, не сжигая. Ярослав, прихватив топор и лыко, деловито соорудил четыре креста. Ножом вырезал на них типичные христианские символы кириллицей и вбил в ряд возле неглубокой братской могилы. После чего размашисто перекрестился, извлек меч, вонзил его в землю и, припав на одно колено, начал громко декламировать «Отче наш» на греческом:

– Патер имон, о ен тис уранис, агиастито то онома су, эльтато и василиа су, геннетито то телима су ос ен уран оке эпи гис…

С выражением. Хорошо. Человеком Ярослав был глубоко неверующим, как и большинство прогрессивных людей XXI века. Но увлечение реконструкцией раннего Средневековья вынудило его не только на неплохом уровне выучить латынь и византийский язык [12] Византийским языком часто называется среднегреческий. Обладал ярко выраженной диглоссией: разрывом между языком плебса (ромайка) и языком высших слоев общества (койне). Ярослав владел койне, так как на нем был основной объем литературных памятников эпохи, да и вообще, более статусно. , но и кое-какие ритуальные тексты для пущего антуража.

Закончил. Встал. Перекрестился. Выдернул меч. Вытер его и убрал в ножны. А потом повернулся к ждущим волхвам и произнес:

– Мой бог велик. Его можно лишь просить о милости. Предоставит он ее или нет – не мне решать. Я прочел по ним отходную молитву над благословенным оружием. Я поставил на их могилах метки Христовы. Теперь даже если их снести, это уже ничего не изменит. Ибо души их были помечены как христианские и отделены от гниющих тел. Если Драгомир с друзьями примет предложенное, то спасется. Ведь нагрешить после принятия Христа они просто не успели. Проступки же, совершенные до принятия моего бога, остаются в прошлом, ибо это есть новое рождение. Значит, им не место в аду.