Валерий Строкин - История с Малыми Тмутараканями [СИ]

— Значит, богатых у вас нет? — крикнул кто-то из обступившей комиссара толпы.

— Нет, дорогие товарищи, все равны.

— Жаль, уж лучше, не было бы бедных.

— Ленин теперь на киевском столе сидит?

— Он в Питере, я же говорю, нет у нас княжеских столов, упразднили. Народ никто не угнетает и не эксплуатирует, я же говорил вам. Зачем вам попы и князья, вы будете свободными людьми!

— Но ты, то же притеснял нас, заставлял вступать в колхоз!

— Для вашего же блага. Всем вместе легче вести одно хозяйство, гораздо дешевле и экономичнее.

— Кому тяжело, помощи у рода попросит, разве кто откажет? — возразили из толпы — Мы в беде никого не оставляем.

— Тогда зачем вам князя с дружиной кормить? Гнать их в шею надо! — выкрикнул Максим, рубя воздух кулаком с зажатой в нем бескозыркой.

— Не князя кормить, так разбойников степных.

— Ты сам, наших коней переписывал.

— И коров!

— Кони для красноармейцев, для уничтожения кулацких банд.

— А ты растил их, кормил?

— Сами вы дармоеды!

— И меня напрасно хулишь, — вступил в спор князь. — Я и дружина моя животы своих подданных обороняем, хозяйство защищаем. Кто за них первый в бою костьми ляжет — я и моя дружина. Правду ли я говорю?

— Правду!

— И предков своих чтим!

— Советская власть отменит все религиозные институты, это для отсталых и безграмотных, как опиум. Советская власть вам даст трактора для полей. Слышали про железного коня? Мы проведем в деревню электричество, хватит вам вечера коротать при лучине.

— Как же вы проведете, если пришли из другого мира?

Максим смутился. Вот блин, занесло, не о том им говорить надо.

— И у нас народ правит, все вместе решаем, на вечевом собрании! — выкрикнул под предупредительным оком жены бывший председатель несозданного колхоза Мята Буй.

Максим покачал головой.

— Теперь я верю, не моё это время, несознательные вы элементы, не подготовлены принять великие идеи революции. Для вас же стараемся. Ведь в будущем, победа будет за нами, за такими, как мы. Подумайте над этим. Зачем ждать восемьсот лет?

— Мы не ждем. Не любо нам вступать в колхоз, — закричала толпа.

— И власть твоя не люба! Уходи! Уходи комиссар!

Максим сплюнул, спрыгнул со сруба.

— Твоя, князь, взяла, но знай не надолго, всего на восемьсот лет.

— Не плюют у нас на матушку землю, грешно, — ответил Мстислав.

— У нас в богов не верят.

— Вот и плохо, вера к добру ведет, а без веры… Без веры в себя веру потеряете. Землица русская, для нас самая главная святыня, как мать родная, поэтому и прозвана Родиной.

— Не учи своему высокоблагородию, ненавижу.

— Ты помолчи, ведь и мое терпение не безгранично.

Комиссар и Мстислав обменялись ненавидящими взглядами.

— Ну, что волхвы, готовы ли вы, пора гостям и честь знать, — обратился князь к старцам. — Люди устали, — он посмотрел на небо, — Вижу, что сам Перун гневается, гроза будет.

— Мы её и позвали, — усмехнулся один из старцев. — Такое без поддержки богов не сделаешь.

— Что с тем юношей?

— Уже оклемался. В доме у Руха сидит, шибко ему внучка волхва понравилась.

Стоящий среди старцев Рух покачал головой.

— Пара хорошая, но он должен уйти.

— Действуйте, чародеи, — приказал Мстислав.

Чародеи начали действовать…

Длинная процессия потянулась через ворота. Впереди шли пятеро старцев-старейшин, опирающихся, на высокие дубовые посохи, обвитые ветками омелы. За старцами, окруженные дружинниками: Кузьмич, Карпенко и Максим. Юлиан временно, прощаясь, шел в середине процессии, рядом с Устей и князем.

— Товарищ князь, ну почему мне нельзя остаться? — раненная рука почти не болела. На рану была наложена чистая белая повязка с какой-то сильно пахучей травой. В другой руке Студент крепко держал ладонь девушки. Сейчас, когда ему казалось, что он нашел для себя все то, о чем бессознательно мечтал всю жизнь, возвращение для него казалось хуже смерти. Он полюбил этот странный новый старый мир. Может, и время неспокойное, а когда оно спокойное и безопасное? Главное, что он чувствовал себя в нем не лишним, своим и даже нужным, хотя бы Усте и, возможно, спасенному князю. История сохранена. Но главное другое — ему нравился спокойный, размеренный быт этого поселка, доброжелательный, добродушный характер людей, выглядевших чистыми, архаичными и незапятнанными, по сравнению с людьми нового времени, когда уже не сами люди, а пробужденный ими к жизни прогресс заставлял, наяривал, погонял, хотят того гегемоны-люди или нет, двигаться вперед. Вроде стали жить дольше, но и быстрее. Революции, войны, социальные потрясения, катастрофы, ломка старого, строительство нового времени, новые погони за новыми религиями, за новыми — а такие ли они новые? — идеями. Угнетало не только это, Студент подозревал, что если у Строгова сохранится память, то в лучшем случае, что их ждет (в частности, его и Карпенко, вина Кузьмича перед революцией не доказана) — это революционный суд. Их поставят перед трибуналом и товарищ Шарапов огласит приговор — виновны. Исключат навечно из списков в кандидаты коммунистов и поставят к стенке. Может, сам комиссар скомандует: «Огонь!!»