Олег Таругин: Комдив. Ключи от ворот Ленинграда

Напряженные лица ротных в накуренной, сизой от дыма штабной комнате. Мрачные красноармейцы, орудующие в темноте пехотными лопатками. Десятки двухмоторных бомбардировщиков на фоне рассветного неба, неумолимыми волнами накатывающиеся с запада. Ежесекундно подсвечиваемое вспышками новых взрывов зловещее багровое зарево над ППД первого батальона. Горящий немецкий танк. И советский, тридцатьчетверка. Расплескивающие иссушенную июньским зноем землю взрывы фугасных авиабомб. Немолодой генерал-лейтенант со знаками различия инженерных войск, лицо кажется смутно знакомым, но вспомнить, кто это такой, не удается. Подрагивающая в такт выстрелам холщовая патронная лента, втягивающаяся в окно приемника «Максима», за рукоятками – он сам, в прицеле – фигурки вражеских солдат.

Грязно-серый борт немецкого бронетранспортера, изорванные осколками гранаты трупы гитлеровцев под ним. Толчки отдачи зажатого в руке пистолета. Искореженный ударом о деревья самолет – и снова он, теперь обшаривающий смятую кабину, обильно забрызганную засохшей кровью. Ночь, отсветы костра на склонившихся к земле ветвях, кто-то сидит рядом. Человек определенно хорошо знаком, но узнать, кто это, никак не выходит.

Какие-то гражданские – женщины, дети, бородатый старик, бинт в руке, искаженное животным ужасом лицо гитлеровского лейтенанта. Снова тот же человек, что уже не раз мелькал в этих странных обрывках-воспоминаниях – на сей раз он, наконец, его узнает: младший лейтенант Зыкин, батальонный особист, ну конечно! Они о чем-то напряженно разговаривают, и он откуда-то точно знает, что тема разговора крайне и крайне важна и имеет огромнейшее значение, но о чем именно? Нет ответа. И на этом все. Вообще все. Словно внезапно порвалась кинопленка и зрительный зал в мгновение ока погрузился во тьму…

Следующее воспоминание – уже вполне осознанное, раннее утро 29 июня. То самое утро, когда он, собственно говоря, и узнал, что понятия не имеет, куда пропала из его жизни целая неделя. Пропала, оставив после себя лишь эти разрозненные кадры-воспоминания. Видя состояние комбата, лейтенант ГБ Макарычев, начальник местного особотдела (и какой-то давний знакомец Витьки Зыкина), в подробности вникать не стал, немедленно отправив его вместе с другими ранеными красноармейцами, вышедшими из окружения за эти сутки, в ближайший военный госпиталь. После осмотра в котором Минаев и оказался далеко за линией фронта. Проводивший освидетельствование замотанный военврач – раненые поступали непрерывным потоком, где уж тут тратить драгоценное время на какого-то потерявшего память пехотного капитана? Руки-ноги целы – и ладно, – ничего дельного сказать не смог, лишь неопределенно пожал плечами. Мол, типичная ретроградная амнезия, суть – потеря памяти, вероятно, вследствие полученной контузии. Езжайте дальше, в тыл, я распоряжусь, там разберутся. А не разберутся, так всегда остается шанс, что со временем память самостоятельно вернется.

Вот только проблема крылась в том, что ни про какую контузию он тоже ровным счетом ничего не помнил…

И только в глубоком тылу капитан Минаев и узнал от проводящего первичный опрос контрразведчика, что, оказывается, еще до начала немецкого нападения самовольно вывел батальон из расположения, заодно предупредив по радиосвязи пограничников. Да еще и комкору Егорову откровенно нахамил. Чем не только спас бойцов, но и за несколько дней боев нанес противнику существенный урон. А поскольку сам он ни о чем подобном даже понятия не имел, то началось…

Чуть не полный месяц мурыжили, переливая из пустого в порожнее. Откуда получил информацию о точном, буквально до минуты, времени начала войны? Как решился нарушить приказ? Почему не пытался предупредить штаб полка или дивизии? Вопросы, вопросы, вопросы – и ни одного ответа. А ему воевать нужно, фашиста поганого бить! Ведь знал, чувствовал, что не позже августа все и начнется, а вон как оно вышло… непонятно. Ну да вроде обещали на днях решить, наконец, вопрос – и тут…

– Слушаю вас, товарищ командир?

– Капитан Минаев, Иван Степанович?

– Именно так.

– Младший лейтенант государственной безопасности Сидоров. – Восстановив дыхание, контр-разведчик предъявил удостоверение в раскрытом виде. – Прошу пройти со мной.

Комбат раздраженно дернул щекой:

– А я должен? Мной, насколько знаю, занимаются другие ваши сотрудники. Вас среди них я не наблюдал. Они в курсе?

– Разумеется, в курсе, – спокойно выдержав тяжелый взгляд, кивнул тот.