Сергей Остапенко - Ритуал [litres]

Ощущение наступающей физической гибели перестало пугать, напротив, вызывая приветствие у вывернутой наизнанку души. Мне показалось, что некая злобная чуждая сила сминает меня и вдавливает в невообразимо малый объем. Я оказался в самом глубоком, холодном и лишенном всяких проявлений жизни колодце, над которым стоял сам сатана в облике Намухри, смеялся и порывался захлопнуть крышку окончательности и беспросветности. Раскаты его ядовитого смеха и далекий гром слились у меня в голове в один непостижимый разрушительный гул.

Гудящая кромешная тьма вокруг: танцующая стихия, разрывающая все связи!

Удар грома смел кокон безмолвия с моего «Я» и из моего горла вырвался неимоверный крик страдания и боли, неистовый хриплый клекот последнего живого человека. Я вынырнул снаружи человеческого естества, отдаваясь бурлящему потоку своего безумия. Мне казалось, что я покрываюсь перьями и чешуей, выбрасываю когти, словно змея, сбрасываю кожу, выпускаю щупальца и ложноножки. Во мне боролись, срастаясь и разрывая друг друга в клочья, метафизические полюса сущего. На трудноопределимый период времени я стал тем единым видоизменяющимся живым существом, которое, меняя формы, размеры, пол, существует с древней архейской эры, сквозь эпохи и до наших дней, живым организмом, низведенным до самой низшей точки влачения груза жизни, живой, сознательной волной энергии, бьющейся между молотом и наковальней бесконечного процесса перехода бытия в небытие.

Говорят, таким образом генетическая память, хранящаяся в ДНК, напрямую разговаривает с нашим сознанием. Я не знаю.

Я пронзительно кричал, выплескивая свой страх, свое отчаяние, обиду и смертельную тоску. И далекое эхо вернуло мне мою боль.

Сова, устроившаяся в кроне разлапистой сосны, испуганно взмахнула крыльями, ухнула и справила нужду мне на плечо. Но я не придавал этому значения. Воздев руки к небу, тряс сжатыми кулаками; обратив перекошенное лицо вверх, истекал слезами. Голосовые связки вышли из строя, и мой крик выродился в сиплое беспомощное рычание. Когда силы и ярость иссякли, я побрел, не разбирая дороги, сталкиваясь с деревьями и раздирая ноги в кровь о колючий кустарник.

Ночь. Духота. Вспышки далеких молний. На плато начался ливень.

Дальнейшее помню смутно. Здравый рассудок покинул меня, и я уподобился кораблю, лишенному управления. Меня носило по долине бесцельно, и в памяти остались только неясные размытые пейзажи и образы диковинных существ. Не имею понятия, как я себя вел и почему остался в живых. Очевидно, мне везло. Сколько прошло времени, не знаю, но мои блуждания в конце концов завели меня в местечко, откуда я не смог выбраться.

Место было лабиринтом, диковинным образом сочетающим шедевры творчества природы и творения рук человека. В какую бы сторону я ни подался, везде меня встречал окаменелый лес, бревна и колонны кристаллического кварца с вкраплениями полудрагоценных самоцветов – аметиста, яшмы, оникса, сердолика. Некоторые, особенно крупные камни, величиной с человеческую голову, раздробленные, валялись под ногами. Петляя, я натолкнулся на скелет человека, погребенный в груде добытых драгоценностей. Рядом валялась его голова. Бедняга, наверное, умер от голода, не сумев унести отсюда свой абсолютно бесполезный груз. Впрочем, может быть, это был обычный ярит, позарившийся на эти безделушки из отчаяния, от невозможности вырваться на свободу и продолжить испытание. Я оставил его наедине со своей тайной и отправился дальше, ощупывая руками гладко отполированные древесные стволы, каменную мозаику из разноцветных булыжников, причудливые резные орнаменты на деревянных идолах. Пригибая голову, я пробирался под каменными арками, украшенными выпуклыми изящными барельефами; спотыкаясь и на четвереньках преодолевая завалы разрушенных стен, я натыкался на диковинные предметы, испещренные замысловатыми значками: зеркала, украшения, оружие, лепные фигурки неизвестных божеств, ритуальную посуду и символику власти. От разнообразия цветистого великолепия у меня закружилась голова, я присел на корточки, прислонившись спиной к деревянной плите, изображающей демона, пожирающего человека, и так просидел долгое время, балансируя на грани грез и бодрствования. Несколько раз, поддавшись неясным побуждениям, пытался лезть наверх, но срывался и снова терял нить сознания.

Мало-помалу мне стало чудиться, будто со мной кто-то говорит. Спокойный, но с властными нотками голос что-то доказывал мне. Я сосредоточился: голос появлялся изнутри меня.