Иван Апраксин - Подменный князь

Спросить, нет ли поблизости приличного отеля? Сомнительно…

– Пойдем к дьякону, – сказал я. – Захария объяснил нам, как до него добраться.

– А он пустит нас? – усомнилась Любава. – Неизвестных людей, да на ночь глядя…

– Дьякон пустит, – уверенно сказал я. – Передадим привет от Захарии, и вообще… К тому же больше нам идти все равно некуда. Или у тебя есть какие-нибудь предложения?

Любава потупилась, ресницы ее чуть дрогнули. Она промолчала и отрицательно качнула головой.

– Пойдем, куда ты скажешь, – тихо ответила она.

Я – не дурак и все прекрасно понял. Она могла бы пойти к Свенельду. Но знала, что меня туда с ней вряд ли пустят, да и не пойду я туда. И Любава решила идти со мной.

Найти дом Феодора-диакона оказалось весьма просто – Захария не солгал. Христиан в Киеве было совсем мало, так что все они были на виду, а уж единственный диакон – в особенности.

Дом был таким же, как все остальные, окруженный высоким частоколом, с глухими крепко-накрепко запертыми воротами. Сначала на стук откликнулись собаки, дружно взревевшие в три глотки, и лишь спустя пару минут в воротах появилась маленькая щель.

Услышав имя отшельника, нас впустили во двор, а затем и в дом, стоявший в окружении хозяйственных пристроек. В отличие от того, что мне приходилось видеть в деревнях по пути сюда, дом этот уже больше походил на те древнерусские дома, которые я в детстве рассматривал на картинках в учебнике. По крайней мере, он представлял собой бревенчатый сруб, стоящий на каменном фундаменте, а не обшитую деревом землянку. Крыша тоже была тесовой, а не покрытой слоями соломы, как повсюду. Правда, печи не было, а посредине помещения располагался сложенный из камней очаг. Сейчас он был погашен из-за летнего времени, но в холодные времена, когда его топили, то дым стлался по комнате и уходил кверху, в специально прорубленное в крыше отверстие. Точно такую же систему отопления мне уже довелось видеть здесь повсюду. Видимо, до появления печей еще оставались годы, если не столетия…

По стенам дома шли деревянные лавки примерно в метр шириной, на которых жители днем сидели, а ночью укладывались спать. Матрасы и постельное белье были еще неизвестны: спали на собственной одежде и укрывались ею же.

Войдя, мы сразу оказались в окружении многих людей: вся большая семья Феодора жила вместе – идея отдельных комнат еще не приобрела популярности. Хозяин жил вместе со всеми, и каждый домочадец был на виду, под неусыпным оком.

Как я понял впоследствии, семья Феодора состояла из его жены, трех сыновей, двух невесток, двух дочерей и большого количества ребятишек младшего возраста, число которых мне так и не удалось установить.

Мужчины в доме внешним видом не отличались от тех, что мы видели на улицах, но женщины выглядели иначе. Головы их были закутаны в платки до самых бровей.

Сам диакон принял нас, сидя на лавке в парадном углу дома, под развешанными там иконами. Было ему лет пятьдесят, но на вид гораздо больше из-за излишней полноты и нездоровой отечности, которая бросалась в глаза.

В длинном расстегнутом кафтане малинового цвета, из-под которого виднелась белая рубаха с косым воротом, и в синих шароварах, Феодор производил впечатление состоятельного человека. Одежда из крашеной ткани была признаком материального благополучия, как и многочисленные украшения по преимуществу из бронзы и червленого серебра. Правда, Феодор из-за своего духовного сана не носил украшений, но это с лихвой окупалось его домочадцами. Взрослые сыновья звенели крупными серьгами в ушах, а женщины – наборными монистами и браслетами искусной работы.

– Ты крещеный? – сразу спросил у меня Феодор, едва я назвался знакомым отшельника Захарии. А когда я ответил утвердительно, метнул строгий взгляд на Любаву, стоявшую в шаге за моей спиной.

– А она что – поганая? Почему голову не покрывает?

Голос у диакона был резкий, каркающий. Маленькие глаза смотрели исподлобья, и вообще чувствовалось, что человек явно не в духе. Во всяком случае, вопросы он задавал в тоне участкового уполномоченного.

– Она не христианка, – ответил я. – Не знает, что нужно покрывать голову.

– А звать тебя как?

Услышав имя Владимир, диакон чуть было не подскочил на лавке и вытаращился на меня.

– Как Владимир? – спросил он. – Ты же сам сказал, что крещен. А Владимир – не христианское имя, а поганое.

Ну да, он был по-своему совершенно прав. Я потупился, не зная, что ответить. Действительно, Владимир – это языческое славянское имя. Оно стало христианским уже гораздо позже, а для диакона десятого века являлось очевидным свидетельством моего «поганства», как тут называли язычников.