Сергей Лапшин - Победить смертью храбрых. Мы не рабы!

– Вы не имеете права! – возмущение в голосе было столь велико, что это заставило меня удивленно обернуться. Фрау с высокомерно-раздраженным выражением лица повторила: – Немедленно верните на место наше имущество. И убирайтесь из дома, грязные животные! Вы натоптали!

Инстинктивно я посмотрел на паркет. Никаких следов на нем не было.

– Марта, не стоит драматизировать… – Хозяин дома лучше своей супруги ориентировался в ситуации.

– Я немедленно вызываю силы правопорядка. Немедленно! – Решительная женщина развернулась и явно вознамерилась добраться до телефона, стоящего на специальном столике. Едва она сделала шаг, как рядом с телефонным аппаратом очутился Москвичев. Быстро перекинув двустволку за плечо, он наклонился и вырвал провод из телефона.

– Да как… Как вы смеете… Быдло! – Задохнувшись от возмущения, фрау замахнулась, явно намереваясь наградить Москвичева пощечиной.

– Марта! – трагично вскрикнул хозяин дома.

Боец, уклонившись от удара, отступил назад. Женщина же не желала отступать и сделала шаг вперед, собираясь снова проделать ту же штуку. Не давая ей довести затею до конца, Москвичев коротко и резко шлепнул по щеке ее саму. Открытой ладонью. Фрау Марта остолбенела, широко открыв рот. Москвичев, с виду невозмутимый, прошел мимо меня и хозяина дома и спустился вниз по лестнице, дробно стуча тяжелыми лагерными ботинками.

– Вы поплатитесь за это, – неожиданно обрел смелость Клаус, – ворвались в мой дом, грабите меня, бьете мою жену. – Голос его дрожал от тщательно сдерживаемой злости.

Впрочем, его гнев был жалким подобием моего. Уступая инициативу Москвичеву, я сам просто кипел внутри. Этот дом. С позолотой, антикварной мебелью, картинами и фотографиями в рамках, с золотым телефоном. С пафосными и недоступными небожителями, к которым, видите ли, нельзя «ворваться и грабить». Почему?

Почему я оказался за тридевять земель от своего родного времени и снова вижу то же самое, что ненавидел в родном отечестве?

«Да ты знаешь, кто Я?» Как же я этого наслушался. Мы брали села, настоящие дыры в богом забытых горах, и видели там бассейны из мрамора, тротуарный камень, идеально ровный асфальт, усадьбы в три-четыре этажа. Спутниковые тарелки. Телевизоры, плазму, DVD – то, о чем ни я, ни мое отделение даже не слышали.

А в Москве из таких вот домов – с позолотой и картинами – не уходили в армию. Не попадали к нам, не дохли в горах, не застужали почки и не зарабатывали простатит. Мы же быдло. Мы ничто. Мы мясо и расходный материал. Для обезьян и евреев, которые оккупировали столицу, и для гордых горных орлов.

Мы – тупиковая ветвь развития. Как и здесь.

Хлесткий сильный удар рукояткой пистолета пришелся немцу в лоб. В самую толстую кость во всем организме.

Не возражающий больше и приятно молчаливый Клаус сидел за рулем. Я устроился на пассажирском сиденье, Илюхин и Москвичев – сзади. С горем пополам нам удалось примостить и Волкова в середину между ними.

Подобная посадка сводила к нулю наши шансы быстро и оперативно покинуть автомобиль. К тому же легковушка была малоперспективна в плане эвакуации, но долго размышлять на эту тему не приходилось. Других вариантов у нас просто не было.

Илюхин толково объяснил Клаусу, что нам надо в Шванендорф, и немец любезно согласился подвезти нас до окраины города, указав затем верное направление. Скорее всего ему предстояло везти нас до самой деревушки, однако пока он об этом не знал. Впрочем, и я сам еще до конца не решил, понадобится нам это или нет.

Клаус вел машину неплохо. Не слишком быстро, но и не медленно. Руководствуясь нашим советом, центральных улиц избегал, предпочитая им переулки. В определенный момент я даже стал думать, что побег наш непременно удастся. Расплата за несвоевременные мысли наступила очень скоро.

Вынырнув на одну из улочек, мы едва ли не в упор получили пулеметную очередь. Обрушилось осколками стекло, глухие удары попаданий продырявили железо автомобиля. Клаус, инстинктивно вывернув руль, заставил машину пойти юзом, отчего она поломала невысокую изгородь и влетела в какие-то кусты.

Я неслабо приложился коленями и грудью, однако лицо сберег. Клаус пострадал гораздо серьезнее: руль ударил его по ребрам и, не исключено, повредил их.

– Доложить! – Обернувшись, я попытался рассмотреть, что случилось на заднем сиденье. Ответом мне явилось кряхтение, хриплый сип и наконец голос Москвичева:

– Нормально все. Живые.