Сергей Лапшин - Победить смертью храбрых. Мы не рабы!

– Не… нормально… живой, – ответил я, поднимаясь со стула. И только сейчас сообразил, что именно еще меня поразило. Ведь это впервые, получается, с момента моего провала, заходя ко мне в комнату или камеру, со мной просто нормально здоровались и не наставляли на меня оружие.

– Молодцом вчера, – бесстрашно подошел ко мне парень и хлопнул ладонью по плечу, – покажешь потом, как время будет?

Я замедленно кивнул, с трудом соображая. Видимо, он имел в виду то, что я сотворил с немцем. И тут же мысль переключилась на другое, меня словно обожгло.

Вот! Вот такого приема я желал, о таком мечтал! Неожиданная благодарность и радость так переполнили меня, что я чуть не бросился на грудь солдату.

– Немецкий знаешь, так? – вопросительно дернул подбородком боец.

Я кивнул:

– Знаю, разговорный.

– Тогда давай за мной, командир зовет, помощь твоя нужна, – заявил как о деле решенном. Развернулся и вышел из комнаты.

Я направился за ним, теряясь в догадках.

Что толку в рефлексии? И почему я решил, будто обязательно все будет плохо? Непоследовательность собственных рассуждений настораживала. Но, что поделать, любая мысль отталкивается от исходных данных, а менялись они для меня с калейдоскопической частотой.

Следуя за бойцом, я пытался привнести порядок в хаос мыслей. Для начала следовало определиться с собственной позицией. Думается, понятие «временный союзник» сейчас не прокатывало. Следовало сказать четкое «за» или «против».

Хотя – странные рассуждения. Я что, откажусь от бойцов Красной армии? Интересно, в пользу кого, если нам с Боном здесь достаются одни тумаки и оскорбления? Рассуждая здраво, на что я обижался? На первичный шок командира, когда он узнал о длительности войны?

Ну, хорошо – постарался остепенить я сам себя. А что будет, когда он узнает о, так сказать, «самом большом секрете»? Не вышвырнут ли меня вон, как потомка, не оправдавшего надежды на светлое коммунистическое будущее? В какой-то степени это было бы логично.

Впереди маячила широкая спина бойца. Ремень автомата, между лопаток… Это ведь не доверие. И не проверка моей лояльности. Человек, только что открыто улыбавшийся, искренне считает меня своим.

И ведь, черт побери, это верно! Верно настолько, что мне не нужно искать аргументов и оправданий, не нужно выстраивать цепочки выводов, приходить к умозаключениям. Я – плоть от плоти, кровь от крови их всех, погибших осенью сорок третьего. И предать их не смогу.

Неожиданно я понял, что не стану ничего выдумывать и скрывать о будущем. Это будет нечестно и подло по отношению к тем, кто однажды отдал за меня свои жизни.

– Садись. – Капитан, увидев меня в дверях, кивнул на место рядом с собой.

Я, не заставив себя долго упрашивать, прошел в комнату, мельком огляделся: посередине стол, больше похожий на обеденный, ряд стульев вокруг него, вдоль стены – шкафы, щерящиеся пустыми полками.

Опустившись на стул, я посмотрел на собравшихся. Уже известный мне капитан и рядом с ним молодой светловолосый мужчина в форме вермахта, со щитом РОА на плече. Ага. Его я тоже видел в составе группы. Третий, судя по всему, был гостем. На нем было надето слегка видоизмененное немецкое обмундирование, кроме того, он был высок и красив. Русые волосы уложены в аккуратную прическу, светло-голубые глаза смотрят внимательно и по-деловому.

– Слушаю. – На этот раз капитан обратился к немцу. Тот, окинув меня рассеянным взглядом, произнес рассудительно и медленно:

– Командир, вы должны серьезно воспринять то, что я скажу. Или вы все здесь командиры? – Немец стрельнул по мне и по воину в форме РОА глазами. Я проследил за его взглядом.

Терехов ничего не произнес в ответ, а сидящий с ним рядом только скривил губы в усмешке, так же не проронив ни звука. Немец едва заметно пожал плечами и продолжил:

– Вчера на Шванендорф ушла колонна Штайнера. Судя по тому, что ни одного из его людей я тут не вижу, вы с ней разобрались. – Он замолчал, видимо, давая возможность всем присутствующим насладиться его осведомленностью.

Я вновь взглянул на капитана и восхитился: Терехов был абсолютно спокоен. Человек в форме РОА откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди, также ничем не проявляя озабоченности.

Немец, почувствовав, что пауза затягивается неприлично долго, продолжил:

– С одной стороны, это моя земля… – прервался на секунду, взглянув на капитана. Удостоверившись, что тот не собирается его прерывать, повторил: – Это моя земля. И что-либо делать на ней можно лишь с моего разрешения. Права, принадлежащие мне как владельцу, могут быть отменены только государством. С другой стороны, что немаловажно, каждый факт убийства гражданина рейха, тем более немца, является государственным преступлением.