Владимир Переладов: Человек

-В-все таки, почему тебя… посчитали мертвым?

Отвечает Рэй

-Потому-что он и правда умер. Шанс на то, что удастся его оживить был слишком мал. Еще меньше была вероятность того, что к нему вернется память.

-Р-рэй…

-Я просто надеялась что он вернется. Вир, ты ведь обещал что мы всегда будем вместе…

Опускаюсь на колени, и прижимаю к себе это чудо. Мелкая, но сильная. Моя Рэй.

-Мелочь… конечно мы будем вместе!

-Намекать на мой рост… это подло! И… спасибо.

Хорошо. Теперь верю, что жив.

-Ребят, давайте все объяснения, охи и ахи на потом оставим. На завтра скажем. Как раз и могилку мою навестим… А пока просто… Мисато, не подкинешь до дома?

-Конечно. В смысле идем, домчу с ветерком!

-Ага, знаю я твой ветерок. Доделаешь то, что Ангел не смог!

Ожидаю смеха и подколок, но получаю в ответ напряженное молчание, и неожиданно мрачную атмосферу.

-Эммм, Мисато прости, язык мой – враг мой. Просто настроение замечательное, вот и тянет пошутить…

-Д-да.

В молчании идем в машину, и так же в молчании добираемся до квартиры. Мисато за всю дорогу ни разу не превысила скорость… похоже что у нее серьезная депрессия. Надо будет поговорить. Серьезно поговорить. Но потом. Сейчас мы добираемся до квартиры, в квартире до спальни, а там… там наконец сбрасываем с себя эти тряпки, что не дают почувствовать тепло друг друга, и обнимаемся. Она теплая, и маленькая. Худенькая. Но это Рэй. И она моя. Как приятно ее обнимать. А после, глядя друг другу в глаза, мы сливаемся в одно целое, и это очень-очень приятно. Успокаиваемся только уже под вечер. Просто лежим, она лежит у меня на груди, и я играю с ее волосами – накручиваю локон на палец. Она наблюдает за мной с улыбкой. Припухшие губки, румянец на щечках… она просто прелесть у меня… вдруг понимаю одну вещь – а ведь я два раза Рэй девственности лишил. Значит и ее заменили. Вот только определил я это… довольно нестандартными методами… экхм… раздается урчание. А я ведь ни крошки сегодня не съел… Идем сначала в ванную, где моемся, а потом на кухню. Быстренько поджарить яичницу. Итадакимас! И можно поесть. Уррр! Жизнь налаживается! После еды меняем белье, и снова ложимся. Только теперь спать. Чувствуя ее тепло рядом засыпаю…

И просыпаюсь от собственного крика. Мне приснилось, как я умираю. Это… не так страшно как в первый раз. Но… это чувство, когда вместе с кровью тело покидает и жизнь… пульсирующая боль сменяется онемением. Потом приходит слабость. Потом все сменяется тупым сонным безразличием, когда тебе уже все равно, и ты хочешь одного – чтобы все это как можно быстрей закончилось, но смерть не приходит, и ты лежишь, чувствуя слабость, боль, и желание только одно – чтобы все закончилось побыстрее, и не было так плохо. А потом просто теряешь сознание, понимая – это забытье и есть смерть, и ты благодарен ей за то, что можешь наконец-то умереть. Чувствую руку Рэй на плече. И ложусь обратно, обнимая ее еще крепче. Я… не мертв. Я жив. И это только сон. Вернее кошмар. Я жив.

Утро. Мы все еще лежим. Не спим, но вставать неохота. Так хорошо чувствовать ее тепло. И ничего не делать, только обнимать ее. Хорошо. Вот только вставать все равно надо. Надо поесть, навестить Мисато, и сходить на могилку. Интересно, как там? И не поскупились ли Нервовцы на памятник? Могли ведь… представляю простую могильную плиту, и морщусь – не эстетично… и не пафосно… Черт, что вообще со мной? Рассуждать о своей могилке, как о чем-то эстетичном это как-то… как-то странно, и это как минимум. Об этом пожалуй лучше никому не говорить. С трудом вылезаем из-под теплого одеяльца, и идем на кухню. На завтрак у нас опять же яичница, вот только теперь с помидорами, и еще бутерброды есть. И чай. Много чая. Не торопясь кушаем. Моем посуду, и идем переодеваться. Я выбираю футболку и брюки, благо что теперь шрамов нет. И хоть я теперь не столь брутален как до этого, но мне нравится и так. Рэй предпочитает милое платьице, однотонного бежевого цвета, которое ей по колено. Жаль, ножки у нее красивые… но если будут пялиться… да я же поубиваю их всех! Хорошо что по колено, определенно хорошо! Заходим к Мисато. Она по ходу и не ложилась – глаза красные, тени синие, лицо бледное… брррр… Взглянув на наши довольные ро… лица она тихо выходит, тихо потому-что Аска и Син еще спят. Полчаса до кладбища на машине. Выходим. Еще минут пять идем до моей могилки. Издали замечаю какой-то памятник. Мне памятник поставили? Охренеть как расщедрились… да еще и в полный рост. Что тут у нас? Оу, я с суровым но грустным лицом в каком-то доспехе стою держа в правой руке меч, опущенный к земле. Левой сжимаю руку… Рэй, сидящей на земле. Спиной она опирается на мою ногу, правой как-раз таки держит меня за руку, а левая покоится на рукояти винтовки, которая лежит у нее на коленях. И тоже самое выражение лица – усталость, решительность и грусть.