Михаил Бураков - В окопах времени (сборник)

А окружающих было немало. Не только Василий с Раей, это Сене так показалось вначале. Да, около него рядом стояли эти двое, а вот метрах в десяти от полянки, на дороге… На дороге людей было много. Проще сказать – текла через рощу людская река. В основном – женщины, дети, старики. Мужчин молодых очень мало, в возрасте – побольше, но все равно несоразмерно мало. Беженцы. Уставшие, запыленные люди, с какими-то узлами, вещами. Кто-то с тележками, единицы – на подводах, а большинство – просто пешком. С такими же уставшими и от того неестественно притихшими детьми. Как в фильмах – только тусклее, непригляднее. В фильмах не было удушающей пыли, гудящих вокруг насекомых и тяжелого запаха сотен людей, которые по нескольку дней подряд часто не имели достаточно воды для питья, не то что для стирки.

Рая и Василь на общем фоне выглядели еще весьма свежими. Как выяснилось, они присоединились к потоку беженцев только вчера, причем переночевали у свояченицы Василия Никифоровича.

Сеня решил пока идти со всеми, а вот что делать дальше? Он грустно усмехнулся про себя. «Типовой герой-попаданец» уже бы спросил, где в последний раз видели Гудериана, и помчался останавливать вермахт. Сеня не рвался в герои и не верил в возможность изменить историю вообще. Что было – то было, а чего не было – того и не было, и все тут. Более того, парень подумывал о том, как бы отстать от беженцев. В Союзе липовое плоскостопие вряд ли помогло бы избежать призыва, даже если бы удалось как-то легализоваться и получить местные документы. С точки зрения Сени, отсидеться на немецкой территории было бы проще – немцы мобилизации русских в армию не проводили. Угона на работы в Германию он тоже не очень боялся, считая «ужасы рабства» по большей части достижениями пропаганды. Более того, начал возникать план попасть на работы ближе к лету 44-го, а затем остаться на Западе. Конечно, в том случае, если не удастся вернуться домой…

В размышления Сени вклинился новый звук. Ноющий гул с неба. Покрутив головой, он обнаружил источник звука – пару неспешно плывущих по небу самолетов. Вслед за ним головы к самолетам повернули и остальные, после чего колонна беженцев с криками «Воздух!» стала разбегаться прочь от дороги, стремясь к зарослям каких-то кустов слева от проселка.

Остроносый самолет, полого пикируя, выравнивался вдоль дороги. «Сейчас он увидит, что войск в колонне нет, и полетит дальше. Что ему, делать больше нечего или боеприпасы девать некуда? Немцы – они хозяйственные, просто так патроны жечь не станут. Патроны денег стоят».

Размышления Арсения прервал дробный стрекот. Фонтанчики пыли прошли тройной строкой через дорогу, немного наискось. В крики страха вплелись новые ноты – крики боли и агонии. Сеня стоял столбом, испуганный, ошарашенный, растерянный. Ведомый первого «мессершмитта» также прошелся огнем по колонне беженцев. Не то летчикам не нашлось достойной цели, а топливо заканчивалось, не то они получили приказ на «миссию устрашения». Или им просто было скучно.

Так или иначе, стервятники зашли на новый круг. На этот раз ведущий сбросил две пятидесятикилограммовые бомбы, разбивая брошенные на дороге повозки, скарб и поражая людей, пытавшихся спрятаться около дороги. Грохот взрывов и ударная волна словно разбудили Сеню. Он с диким криком, не помня себя, помчался прочь, по полю, к кустам, к укрытию…

В себя пришел минут через десять после окончания бомбежки. Да и какая там, по большому счету, была бомбежка? Пара истребителей разгрузилась по дороге домой, всего-то. Собственно, к тому моменту, как Сеня добежал до кустов, «мессеры» заканчивали последний заход на цель. Уже на обратном курсе они дали по короткой очереди в сторону зарослей, где укрылась часть беженцев.

Самолеты скрылись в небе, когда на дорогу начали выбираться люди. Послышались плач, причитания, крики. Все еще в ступоре – слишком происходящее было в духе «коммунистической пропаганды» и слишком далеко от облика «рыцарей неба» в мемуарах ветеранов люфтваффе – Сеня выбрался к дороге.

– Вот он, найденыш твой, – голос дядьки Василия показался вдруг не просто знакомым, а прямо-таки родным. – Что, первый раз под бомбежкой? Столбом, гляжу, замер. Испугался? Ничего страшного, бывает. Когда в ту германскую первый раз под артобстрел попали – больше половины взвода потом портки меняли.

– Ой! – Рая вцепилась в рукав Сени. – Страх какой!

Прямо перед ними лежал окровавленный ботинок с торчащим из него обломком кости. Кто-то попал под прямое попадание бомбы. На дороге там и тут виднелись тела, около некоторых виднелись родня или знакомые, возле некоторых – никого.