Олег Языков - Гром и молния

– Возьму! – отрубил я. – Если хочешь, если готов – возьму. Бери бумагу, пиши рапорт. «Начальнику Управления кадров ГУ ВВС КА. Прошу…» – ну и все, что ты просишь, не маленький. Вот так. Все. Иди, лечись. О нашем разговоре – никому. Понятно? Иди-иди… на концерт еще успеешь.

На рапорт я наложил свою первую резолюцию: «Ходатайствую о зачислении в ОАЭ. Командир – майор Туровцев». Во как!

– Следующий! Военврач, где вы?

В общем, часа за полтора или чуть больше я сумел переговорить с одиннадцатью летчиками. Молодой врач выходил курить еще дважды. Всего дважды… Один парень мне не понравился – трусоват, у нескольких сроки выздоровления превышали определенные мне сроки формирования, кто-то не подошел по другим причинам.

А уж насмотрелся я боевых эпизодов! Особенно мне запомнились два…

Север. Аэродром где-то под Мурманском. «Мой» летчик, чуть покачиваясь под резким, холодным и влажным ветром, стоит в куцей шеренге. Перед строем командир в кожаном реглане. Он невысок, жесты рукой резкие, рубящие. Речь грамотная, уверенная. Непарламентских выражений, таких модных у некоторых категорий начальства, он избегает.

– …Я знаю, что эти «Харрикейны» не подарок… Сам на них летаю. Но идет война! Потеряли «ишаки» – будем летать на этих птеродактилях! Это тоже оружие. Его надо знать и умело применять, товарищи! Двенадцать пулеметов! Да вы немцев на куски можете резать. Вон, недавно Коваленко перерубил очередью «Ju-87»! Как пилой отрезал. Что, видели? Вот так-то… Радиостанции есть, опять же. А самолеты, что ж… Скоро будут и наши самолеты! Лучше этого английского барахла! Лучше немецких «мессеров», товарищи. Скоро, уже скоро…

Командир внимательно смотрит в глаза стоящих перед ним летчиков.

– Сейчас идем на сопровождение конвоя. Я в ударной группе. Ты, капитан, прикрываешь. Немцы, конечно, будут пытаться ударить по конвою. Ни одна! Ни одна бомба не должна упасть на корабли! Иначе – грош нам цена как летчикам, как коммунистам и комсомольцам, как бойцам! Тяните «мессеров» на вираж, связывайте их боем и уводите в сторону. А мы будем резать «лаптежников». Стрелять – в упор! Видишь заклепки на немце – стреляй! Назад смотреть так, чтобы видеть костыль своего самолета! Следить за напарником, выручать! Понятно? По машинам!

Это же Борис Сафонов! Знаменитый ас воздушной войны на Севере! Э-эх, как жалко, что так рано погиб! Такой командир полка, такой ас, такой мужик! Как жалко… Неужели в этом бою? Вроде нет… Рано…

Летчик в кабине. Сиденье пилота расположено непривычно высоко, фонарь – весь в переплете рамок силового набора. Куда ни посмотришь – переплет! Неудобно, обзор неважный. В полете «Харрикейн» плавный, устойчивый, но какой-то «тормознутый». Точно – птеродактиль!

Впереди виден густо дымящий конвой, маленькими водяными паучками вокруг него бегают сторожевики. А вот и немцы! Показалась группа «лаптежников», больше десятка самолетов. Их прикрывают штук восемь «Мессершмиттов». По-моему, это еще «Ме-109Е», «Эмили»… Хорошо, что так. Эти попроще будут. Не так страшно…

Наши выскочили вперед, угрожая «мессерам» атакой. Вот сошлись, закрутились… В воздухе повис клубок дерущихся истребителей.

«Мой» летчик – в ударной группе. Сафонов заводит нас в атаку на «Ju-87». Стрелять в упор! Хоть и двенадцать пулеметов, да слабоваты они, винтовочного калибра.

Есть! Густой рой трассирующих пуль тянется от «Харрикейна» Сафонова к «лаптю». Тот дрожит, трясется. С него летят ошметки. Падает… Готов!

В прицеле – «Ju-87». Летчик обеими руками выжимает гашетки пулеметов – эх, как трясет! «Браунинги» стрекочут довольными кузнечиками, сотни пуль бьют по «Юнкерсу». Он начинает дымить и снижаться. Выход вверх и вправо. Разворот за ведущим.

Командир полка бьет еще одного «Юнкерса» и ставит истребитель на крыло, уходя от атаки «месса». Его ведомый Петя Семененко длинной очередью отгоняет фашиста. Холодно, а щеки горят как от жары. Нервное напряжение не отпускает. Под крылом – стального цвета море, белые барашки волн, белые «усы» от кораблей и полого стелющиеся дымы из труб… Зенитки пятнают небо черными клубами разрывов.

Радио хрипит: «Собраться… Еще заход!»

Да-а… Не хотел бы я воевать над морем. Страшновато… Особенно если вспомнить, что в этой водичке человек живет от четырех до двадцати минут максимум. А потом – смерть. Сердце остановится. Так, наверное, остановилось сердце и у Бориса Сафонова. Он пропал – не вернулся из боя – и все. Никаких следов…