Вероника Мелан - Дрейк

За целый день из моего рта вывалилась такая куча гадостей, что превратись каждая из них в стрелу, половина района полегла бы еще до вечера, так отменно я старалась.

За очередную подколку на Татьяну вылился ушат смачных помоев, который поверг в шок не только Валентину Олеговну, но и всех остальных девочек. Кондукторша узнала все о своих жмотских и низменных качествах сразу же после того, как «забыла» выдать оплаченный мной проездной билетик. Билетик был отвоеван жестким боем, но в отместку по моему лицу стекали выплеванные кондукторшей оскорбления личного характера: едкие, как яд гадюки. Далее была женщина за прилавком в кафе-столовой, забывшая, что поверх риса должен лежать не один тощий кусочек мяса и три капли подливы, а по крайней мере три куска и черпак соуса. Бедная дама в белом поварском колпаке…. ее вытянувшееся от неприязни лицо до сих пор стояло перед глазами.

Потом были еще люди и еще слова, одно другого хуже. Они – невидимые, но от того не менее опасные – втыкались в людскую суть, разъедая, потачивая, заражая ее. В энергетически пробитые бреши утекала жизнь, в головах кружили мстительные ответы, не сказанные вовремя, убивающие не врага, а хозяина, отравляющие его кровь одним своим существованием.

Но людям этого не было видно. Слова срывались с губ, как спугнутые движением руки смертоносные мухи. Они взлетали с насиженных мест и отвратительным жужжанием устремлялись навстречу оппоненту, чтобы ужалить, прогрызть в защитной оболочке отверстие и отложить в нем личинок, которые не дадут ране затянуться. И пусть тело потом болеет, пусть зреет на других и себя обида, пусть растет ненависть на жизнь и соседей, пусть…. Их – мух – от этого становится только больше.

Я шла по мокрой улице и качала головой.

Нельзя…. Нельзя думать, что слова – это просто слова. Слова – это то, чем мы невидимо, но осязаемо делимся. Сказал кому-нибудь плохое, и будто шлейф тянется по пятам, хоть порой и кажется, что повеселился, «оттянулся», дал волю чувствам, не выставил себя в нужный момент «слабаком». А на самом деле как раз им и оказался – пробил брешь в своем же панцире, и плевать, на кого направлен гнев и праведный ли он. Ведь возник-то он в твоем теле, значит, его и будет пожирать.

После этого изматывающего дня на душе было омерзительно и пусто, а тело казалось высосанной досуха оболочкой, за день скукожившейся от дурной болезни.

Неслись по дороге машины, бил в глаза свет фар, превращая людей в силуэты. Фонари горели через один, асфальт безучастно отражал суетную жизнь в лужах.

Сил на то, чтобы ругаться с выдавшей сдачу пятикопеечными монетами татаркой – владелицей мелкого торгового киоска на подходе к дому – уже не нашлось. Да и не хотелось. Я взяла протянутый Вискас, сгребла в ладонь гору мелочи и отправилась прочь от магазина.

Кота я найти не смогла. Темнело рано, а Миша был глухим – звать бесполезно.

Облазив кусты, заборы и подворотни, я вздохнула и направилась в подъезд.

Тяжелый день, тяжелый урок.

Дрейк знал, как учить так, чтобы запоминалось навсегда.

Мама пила на кухне чай. Сидела, устало склонившись над страницами, просматривала каталоги с одеждой привезенные из Турции. Я присоединилась молча. Налила кипятка, бросила пакетик с заваркой, неуверенно посмотрела на пузатую сахарницу и отвернулась, чтобы не искушать судьбу.

Скрипнул под моим задом табурет.

Шелестели переворачиваемые страницы, с застывшими улыбками смотрели с фотографий лица разряженных в свитера и кофты моделей, гудел холодильник, безмолвно косилась цифровым глазом микроволновка.

– Мам….

– М-м-м? – мать оторвала взгляд от каталога и посмотрела на меня. Уставшие, будто поблекшие глаза от постоянной борьбы за существование.

– Может, ремонт сделаем? Как-то обветшало у нас все.

Она покачала головой, болезненным непривычным жестом потерла висок.

– Не на что, Дин. Товар в магазинах не идет, голодать бы не начали, не до ремонта пока. Вот пытаюсь понять, что же дальше везти, чтобы покупали.

– Ясно.

Вспомнилась круглая сумма на моем банковском счету в Нордейле, вспомнилась пачка наличных, протянутая в кафе Дрейком – все это богатство в этом мире было так же бесполезно, как размокшая в луже газетная бумага.

Полночи я лежала с открытыми глазами.

Думала о том, что осознала сегодня: слова, словоизъявления, энергия, уплывающая от тебя к другому, причиняя невидимый сложнопоправимый вред обоим. А ведь раньше было так привычно и просто сказать гадость…. Как умыться, как почистить зубы, сходить за лапшой в магазин. Подумаешь, слово….