– Давайте рассуждать логически, – говорил на ходу Мякишев. – Если это фантом, тогда всё происходит не по-настоящему… А если нет, тогда почему в городе так мало людей… Где, например, французы?
– Но пожар-то настоящий? – спросил Савелий Игнатьевич.
– Пожар… судя по всему, да, – пробормотал Мякишев и тут же воскликнул: – Проклятье, а я об этом не подумал! Мы с вами можем сгореть. Но что же нас всё-таки ждёт дальше…
Поручик не договорил. Из переулка, словно ниоткуда, появились несколько мужчин в странной одежде. Они были одеты по-старинному и напоминали конферансье в цирке – на каждом были высокие сапоги, жёлтые штаны и синяя куртка.
А у одного из них на плечах к тому же покачивались золотые эполеты. В руках у синих были длинные ружья со штыками, которые показались Савелию Игнатьевичу бутафорскими.
– Глядите-ка, Мякишев, – указывал пальцем рабочий, – похоже, тут какое-то представление.
Поручик обернулся и встревоженно сказал:
– Мне кажется, это не совсем представление. Савелий Игнатьевич, достаньте-ка ваш маузер…
– Вы с ума сошли, Мякишев? – Рабочий покачал головой. – Кто будет воевать в таком виде?
– Сегодня – никто… – отозвался поручик.
Синие уже заметили их. Человек в эполетах резко остановился и, вскинув руку, сказал:
– Вандё… фетгяф [14].
Савелий Игнатьевич заволновался. Чужаки разговаривали на какой-то тарабарщине.
Человек в эполетах выступил вперёд. Проигнорировав рабочего и оглядев погоны Мякишева, он, вращая глазами, с недоумением спросил на странном языке:
– Кетву бонсан, дкельармэ? [15]
Поручик, вытянувшись, отчеканил в ответ:
– Мэрюс! Колон досансуасантруа дёгуниб [16].
Незнакомец удовлетворённо кивнул, словно ждал такого ответа, и требовательно вытянул руку.
– Бон , – сказал он поручику. – Диси вузэт каптиф. Вотрэпэиси виф… Сивлетубонёр [17].
– Пердесёмаскарад, лёфранс этанантант бьянкомну [18]… – недовольно начал Мякишев.
Но человек в эполетах покачал головой, решительно ударил себя в грудь, на которой сверкала медная бляха, и резко перебил его:
– Нузавон даменэ каптифс деванлекомт дедюронель [19].
– Киавудоне сёдруа эсетордр? [20]– отрывисто поинтересовался у чужаков Мякишев, нащупывая на боку ножны.
– Лёмарешаль дюк детревиз! [21]– выпрямившись, гаркнул в ответ солдат.
Ряженые солдаты угрожающе вскинули ружья.
– Кто это такие? Что за язык? О чём они говорят? – с тревогой оглядывая странных незнакомцев, спросил Савелий Игнатьевич.
Поручик ещё спросил о чём-то и, поморщившись, отдал саблю. Вернувшись к рабочему, Мякишев растерянно сказал:
– Язык – французский. Не могу поверить… Эти ненормальные люди… утверждают, что принадлежат к четвёртому корпусу армии его величества императора. Их старший, по имени Шарль-Франсуа, заявляет, что мы с вами арестованы. Он не причинит нам вреда, но у него приказ – доставить нас к своему командующему…
Мякишев криво усмехнулся и уточнил:
– К королю Неаполитанскому.
Савелий Игнатьевич растерялся от неожиданности.
– Чушь какая-то… К какому королю? Какого ещё императора? Бывшего самодержца Романова, что ли? Смещённого год назад? Или брата его… как его звать-то… Константина?
– Ни того, ни другого.
Мякишев ещё раз оглянулся на людей в странной одежде. Потом наклонился к рабочему и прошептал на ухо:
– Похоже, я был прав. Мы каким-то образом перенеслись в настоящий восемьсот двенадцатый год. Речь о Наполеоне Бонапарте Первом, императоре Франции.
– Глупость какая-то. Невозможно! – Савелий Игнатьевич решительно замотал головой. – Наполеон… Да он же умер давно! Мы это в школе учили. В тринадцатом году это на любой открытке было написано… Умер Наполеон, и всё его войско – тоже.
– Значит, не умерли, – убеждённо возразил Мякишев. – Получается, что здесь, где мы с вами находимся, Наполеон жив, и по-прежнему правитель Франции, Египта и половины Европы. К настоящему времени, напомню, захвативший Гродно, Смоленск и Москву и стоящий здесь со стотысячной французской армией.
– А Кутузов что же? – растерялся Савелий Игнатьевич.
– Кутузов…
Поручик задумался и ответил не сразу.
– Если я всё правильно понимаю и это не фантом, фельдмаршал с графом Ростопчиным сейчас втайне от Александра I отступают по Казанскому тракту. Туда же уходят обозы со всем, что удалось вывезти из города. Ну а Москве… Москве суждено сгореть, превратиться в головешки. После чего армия «двунадесяти языков», оставшись без еды и зимних квартир, будет наголову разбита под Березином… А величие Франции навсегда обратится в прах, и миром станет править Англия… Всё решено; письмо Ливена уже идёт к Гарденбергу. Смотрите… Да глядите же!
Читать дальше