Максим Шейко - «Попаданец» в СС. Марш на восток

– Что ж, весьма практичный подход. Поздравляю, Рейнхард, вы нашли отличный выход из создавшегося по вине предыдущего руководства концентрационными лагерями положения, сумев при этом свести негативные последствия к минимуму.

– Благодарю, мой фюрер. Это была, конечно же, временная мера. И, хотя полностью эксцессов избежать не удалось, она позволила в целом решить проблему без значительных затрат с нашей стороны.

– А что там были за эксцессы? – Гитлер и сам не заметил, как увлекся этой неожиданно подвернувшейся темой, совершенно позабыв о терзавших его все последние дни сомнениях.

– Некоторые верующие отказались уходить из лагеря из-за «Апокалипсиса», где говорилось о нанесении знаков приспешникам сатаны. В некоторые фильтрационные лагеря даже приглашали священников для разъяснения, что у Иоанна Богослова чуть не так написано. В один лагерь по ошибке пригласили униатского священника вместо православного. Пленные его закидали чем-то, решив, что священник запродался не только немцам, но и дьяволу. Для этой категории пленных даже появилось ироническое прозвище – «богословы».

Еще имели место неоднократные случаи флегмон после спешного татуирования, в том числе с потерей руки. Также отмечено появление категории пленных, называемых «чистотельщиками». Это те, кто решил потом свести татуировку. Уже выявлено несколько составов, используемых пленными, в основном на основе сока чистотела. Не у всех хорошо получалось. Вернее, практически ни у кого – рубцы потом выдавали. Этих с рубцами тоже сразу к партизанам причисляют. Это, кстати, тоже своего рода тест, позволяющий отсеивать негативно к нам настроенный элемент. В общем, определенные недостатки у системы все же имеются. Но в целом разработанные меры себя оправдали. Большинство пленных с пониманием отнеслось к избранным нами мерам и было весьма радо возможности отправиться домой ценой столь незначительных неудобств.

Наши оккупационные власти подтверждают, что настроение населения в целом благоприятно для нас, хотя отношение к нам в различных регионах могут существенно отличаться. У меня есть все основания полагать, что роспуск по домам значительного количества военнопленных, в совокупности с дальнейшими успехами наших армий на фронте, обеспечит окончательный перелом в настроении в выгодную нам сторону.

– Что ж, тем лучше для них. В противном случае им придется испытать на себе и другие методы подчинения, которыми мы располагаем. – Гейдрих растянул свои тонкие губы в вежливой усмешке: от неуверенности фюрера не осталось и следа – еще одна маленькая победа, которую он может с чистой совестью записать на свой счет.

В начале октября на Восточном фронте установилось относительное затишье – противоборствующие группировки советских и немецких войск замерли в состоянии неустойчивого равновесия. Каждая сторона лихорадочно готовилась к новым боям, стремясь извлечь из возникшей оперативной паузы максимум возможных преимуществ.

Ефрейтор РККА Роман Александрович Марченко тоже готовился… к выписке из госпиталя. Вернее, наслаждался последними днями покоя перед неминуемой отправкой обратно на фронт. Нога уже практически зажила, позволяя ходить без палки не хромая. Только бегать, как раньше, пока еще не получалось, но врач уверял, что за этим тоже дело не станет.

Единственным, что отравляло Ромке спокойную жизнь, было беспокойство о судьбе родных, поселившееся в его душе после того самого злополучного письма из Нижнего Тагила. Чем бы Марченко ни занимался с тех пор, мысли неизменно, так или иначе, сворачивали на эту проторенную дорожку. Вот и сейчас: прочитал коротенькую заметку, напечатанную в одной из центральных газет, и тут же живо переложил описанную ситуацию на свой конкретный случай.

Статья, кстати, была любопытная и повествовала как раз о немецком оккупационном режиме на завоеванных территориях. Так что Роме на сей раз не пришлось особо напрягать воображение, чтобы соотнести прочитанное с волновавшим его вопросом. Вот только напечатанное его совсем не обрадовало, так что мысли у Романа роились совсем не веселые. Статья, написанная, неким Эренбургом, заканчивалась примечательным наблюдением:

«В одной из сожженных деревень под Можайском можно увидеть назидательную картину: на пепелище лежит полусгоревший труп немца. Огонь выел его лицо, а голая ступня, розовая на морозе, кажется живой. Колхозницы рассказывают, что этот немец вместе с другими «факельщиками» поджигал деревню. Бутылка с горючим вспыхнула в его руке. Лежит ком обугленного мяса: преступление и наказание.