Александр Прозоров - Царская сабля

Каким-то чудом ни одно из копыт проносящейся над головой Щербы конницы не опустилось на него самого, не оттоптало ни руки, ни ноги. Чуть выждав и переведя дух, боярский сын поднялся, отер рукавом стеганки лоб. Правая рука его продолжала сжимать саблю, с живота лохмотьями свисала драная во многих местах кольчуга, из-за разорванного ремешка шлем сидел набекрень и больно царапал ухо. На губы откуда-то стекала соленая горячая кровь. И тем не менее Щерба уцелел.

Сеча продолжалась далеко перед ним – почти за спиной шведского большого полка. Там новый встречный удар королевских кирасир остановил наступление боярского ополчения. Шведы, отчаянно рубясь, безуспешно пытались отбросить русских обратно, в то время как за их спинами пехота торопливо собиралась в новую оборонительную линию.

Трубы заиграли отступление – кованая рать отвернула, уходя в сторону бора. Часть кирасиров устремились за ними, где-то с десяток направили коней прямо на Щербу, вскинув мечи.

– Господи, прими душу грешного раба твоего, Щербой нареченного, Глызина сына, – устало осенил себя крестом боярин, перехватил саблю в левую руку, правой же поднял с земли шведскую пику, упер тупой ее конец в землю, крепко прижав ногой, а острие направил в сторону врага. Молодой воин был уверен, что заберет с собой в иной мир хотя бы одного из мчащихся на него схизматиков. Но выстоять против десяти, увы, не способен никто.

Щерба уже успел нацелить копье в шею пегой кобылы, на которой восседал плечистый усач, когда, словно доскою по ушам, совсем рядом грохнули выстрелы. Усач вылетел из седла, еще двое кирасиров кувыркнулись вместе со скакунами – и остальные поспешно отвернули прочь.

Боярский сын оглянулся. Щиты гуляй-города стояли всего в нескольких шагах у него за спиной. Стрельцы в очередной раз успели полностью использовать плоды боярской атаки, продвинув стену полевого укрепления еще на триста саженей вперед. Ратники махали ему руками, подзывая к себе, но Щерба после своего падения соображал медленно, слышал словно сквозь вату и далеко не сразу понял, что там, среди своих, он окажется в полной безопасности. А потом в его глазах внезапно потемнело.

Сознание возвращалось медленно. Поначалу Щерба не понял, откуда вдруг взялся Карасик – один из двух его холопов, – почему ему растирают лицо снегом и зачем стаскивают кольчугу и пропитанный кровью поддоспешник. Но снег все же помог – взбодрил и освежил, уши внезапно обрели способность слышать, а в глазах перестали плавать розовые пятна. Боярский сын тряхнул головой, поднялся, отпихнул холопа:

– Ты чего делаешь?

– Дык рази это теперича броня, боярин? – поднял перед ним рваную во многих местах кольчугу Карасик. – И стеганка залита вся, токмо что не чавкает!

– Воевода, воевода едет! – внезапно засуетились стрельцы, отступая к щитам и хватаясь за пищали. – Князь Хворостинин.

– Сам князь Дмитрий?! – Услышав имя знаменитого воеводы, многократного победителя татар, шведов и ляхов, боярский сын Котошикин тоже забеспокоился, схватился за пояс с саблей, торопливо застегнул его на животе, выпрямился, выпятив окровавленную грудь.

Воевода подъехал мерным шагом в сопровождении свиты из пяти богато одетых бояр. Он был в крупнокольчатой байдане, поверх которой на плечах лежала соболья шуба. Длинная седая борода колыхалась на ветру. Высокий лоб, впалые щеки, синие круги под глазами, но – твердый уверенный взгляд.

– Назови свое имя, боярин, – хрипло потребовал воевода Хворостинин.

– Боярский сын Котошикин, княже! – выкрикнул новик. – Щербой родители нарекли!

– Стало быть, это ты собрался сам-един правый полк шведский опрокинуть? – улыбнулся князь. – Достойные, стало быть, сыновья в семье Котошикиных растут. Надобно род этот запомнить.

Один из воинов свиты зашевелился, доставая что-то из поясной сумки, но новик смотрел только на знаменитого воеводу:

– Отец мой честно царю всю жизнь служил. И братья младшие, как подрастут, достойными звания боярского будут! Дозволь под твою руку исполчаться, Дмитрий Иванович?

– Имя я твое запомнил, боярский сын Щерба, – кивнул воевода. – Отвагу твою ныне знаю. Отдыхай.

– А чего мне отдыхать, княже? – развернул плечи новик. – Руки целы, ноги целы. В сече мое место, а не в телеге знахарской!

– Храбрец, – похвалил воевода, – этого у тебя не отнять. Ну, коли так, ныне сотником тебя в полку левой руки ставлю. Князь Мстиславский раненый лежит, и бояре старшие тоже посечены. Тебе честь – вместо них сотни боярские в атаку поведешь. Их, правда, всего три у тебя осталось. И более не дам. Дорогу видишь? Воевода свенский Банер превыше всего боится, что захватим мы сей выход и на поле их запрем. Оттого все силы на сей стороне супротив тебя и собрал. Мы же, как ты к себе внимание общее привлечешь, засадным полком в левый край его, вконец опустевший, ударим, за спину пройдем и стопчем ворога начисто. В твоих руках победу нашу оставляю. Напугай Банера так, чтобы ни единого кирасира отсюда не увел. Сделаешь?