Александр Самохвалов - Боевой разворот. И-16 для «попаданца»

Сквозим по дороге. Ни фига себе, куда садились. Увидь раньше – умер бы в воздухе, до посадки. От одного лишь осознания абсолютной завершенности жизненного пути. Спина Катилюса мерно покачивается чуть впереди. Этот бегать умеет. Костик – нет. Ничего. Стянув с разгоряченной башки успевший уже основательно взопреть летный шлем, легко заставляю Костика перейти на привычную – мне – волчью трусцу. Рекордов так не поставишь, но если нужно, особенно с нагрузкой, пехом преодолеть максимум расстояния за минимум времени, сохранив к тому же боеспособность, то – только так. Главное, когда бежишь, о беге не думать. Лучше всего о бабах…

Но женский пол на данный момент категорически не актуален, поэтому разбираю нынешний ребус. Какие-то тела валялись еще рядом с ТБ. Аккуратненько так связанные и с кляпами. Аж целых три тушки. Одно определенно в офицерской форме. Фельдграу, разумеется. А еще два… не в генеральской ли? Тогда это улов. Удача века. Значитца, понимаю так. Прельстившись лаврами «бранденбургов», некий такой вот завистливый старлей кровавой «гэбни» переодевает свою разведгруппу, без ложной скромности, в эсэсовскую полевую форму. Где взял, где взял… Купил! [177]Потом, разжившись неведомо где офицером и парочкой генералов, вызывает транспортник на Именин. Предусмотрительный. Небось в нашу форму переоделся еще там – на всякий такой вот разный случай. Нас же сейчас задействовал, поскольку не хватало только гэбэшнику еще и вооруженных эсэсовцев с собою таскать. Народ нервный стал. По и без того очень даже неспокойным тылам нашим. Ладно. С этим понятно. Детали – потом.

Сначала лесом, потом мимо железнодорожного тупика, плотно заставленного штабелями, большей частью ящиков, в которых самолеты транспортируют, потом вдоль железки, потом направо, по переезду, через несколько путей, на дорогу. Без малого шоссе. В приличном состоянии. Не так чтобы очень забито беженцами. А то насмотрелся, летая-то. Не потому, что рано – война режим дня плохо соблюдает, – просто ведет немного не туда. На Ляховицы, судя по карте. Рокада.

В синеве – белая полоса. Сначала двойная, затем сходится в одну и вскоре истаивает. Не так чтобы очень высоко, значит. Тысячах на семи. Разведчик. Разумеется, немецкий. Похоже на «дорнье». Do-217R, наверное. Высматривает. Не по нашу ли душу? С той высоты побитый ТБ как на ладони. Даже если фюзеляж отдельно, а крылья отдельно.

Вдалеке по рокаде топает где-то примерно рота. По направлению к городу. То есть туда, где стреляют. Цырики впечатления не производят. Преимущественно в возрасте, вооружены кое-как и не все. Командир, юный белобрысый политрук, впрочем, вид имеет довольно бравый. Катилюс вышел, поднимает руку – тот насторожился. Что-то скомандовал – колонна быстро рассредоточилась по обочине, выставившись на нас оружием. Тем, что имелось. «Трехлинейки». Десятка три, пожалуй. Понаслушались, наверное, про диверсантов. Но, в общем-то, правильно. Бдить надо. Политрук подходит. Довольно коренастый и как-то по-особенному вызывающе курносый. Самым кончиком коротковатого носа. Весь из себя по форме и даже отглаженный. Катилюс представляется. Подумав, тот представляется в ответ:

– Комсорг 107-го стрелкового полка политрук Кирьяков.

– Политрук? Тогда вам должно быть знакомо… вот это.

Вытаскивает из-за пазухи и протягивает насторожившемуся было парню какую-то бумагу. Потом удостоверение. Политрук, внимательно просмотрев все, кивает. То и дело постреливая серенькими мышатами глаз в сторону моей нестандартной кобуры.

– Поступаете в мое распоряжение. Вопросы?

– Имею приказ выдвигаться в направлении железнодорожного вокзала. Там ждут.

– Политрук, вы читать умеете? – Голос холоден и вроде как скучен. – Поступаете в мое распоряжение. Чтобы окончательно снять все вопросы – мы диверсанты. Не немецкие, советские. Задание наиответственнейшее. Должно быть выполнено любой ценой.

Политрук, пару секунд помедлив, радостно козырнул и отправился поднимать-строить своих. Видно, не очень ему климатило идти туда, где стреляют. Но шел же… Тем временем подходит запыхавшийся Жидов. И тут же отправляется обратно – сопроводить сводную, как выяснилось, роту штаба 107-го [178]стрелкового полка. Собрали, видимо, что было – ездовых, поваров, сверчков по обозам да складам, – и воевать. Во главе с храбрым соколом-комсоргом. Отделению с мосинками Катилюс велел остаться. На всякий случай. Вопреки сложившемуся в мое время мнению, проявлений трусости наблюдал до сих пор мало [179]. Неумения, неготовности к войне, местами паники даже – этого сколько угодно. Но трусости и тем более предательства – не было. Почти.