Андрей Колганов - Ветер перемен

Легко сказать напрягай. Все было как сквозь плотную вату. Ведь контузия-то была нешуточная! Так, так, давай по порядку. Контузия нешуточная, да. Тогда почему же ты вообще очнулся так скоро? Ну вспоминай!

…Вспышка револьверного выстрела прямо в лицо – и удар. Как головой о стену. И сразу – провал в беспамятство. Нет, не сразу! Сначала пошатнулся, попытался взмахнуть руками, чтобы удержать равновесие – а они не слушаются! – упал лицом вниз, хлопнулся головой о сырую землю, и вот только тогда наступило беспамятство.

Точно – о сырую. Земля в пойме была пропитана влагой, наступишь на нее – и сочится под сапогами вода. Вот-вот – так и очнулся. Вся физиономия, включая рот и частично нос (хорошо, что частично, а то бы еще захлебнулся!), оказалась в воде. Оттого и прояснилось слегка в контуженой башке, и я услышал… Что же? Что услышал?

…Сначала – хлюпанье сапог по болотистой почве. Шаги. Неуверенные, неритмичные. Затем – стон, потом стало различимо хриплое дыхание. И уж после всего этого – голоса:

– …Непременно добраться до Риги… он поможет… я ранен…

Он? Кто – он? Он… Черт, да ведь называлось же имя! Не вспомнил тогда, на следующий день: сам еще от контузии не отошел. А имя было… Нет, не имя. Кличка! Профессия какая-то, вроде техническая. Кажется, механик? Нет. Тогда, может быть, кондуктор? Нет… Шофер? Тоже нет. Машинист? Машинист… Точно, Машинист!

И где же этого Машиниста в Риге искать? Голос: «Запомни адрес…» Нет, это не про Машиниста было сказано! Наоборот, про Машиниста: «Сам к нашей делегации не суйся!» К делегации? Какой делегации? О-о, ведь как раз тогда шли мирные переговоры с Латвией! Вот и делегация… Сам, значит, не суйся… А как же тогда? Ноймарк! Именно так! «Найдешь в Риге Ноймарка… – Затем опять стон, хриплое дыхание. – …Он тебя с ним свяжет… запомни адрес…» И вновь голоса уплыли, как будто меня обложили ватой. Вот как оно было!

Но ведь это не весь разговор… Не весь, чтоб меня ро́зорвало горой (всплыло вдруг из глубин памяти бабушкино еще выражение)! Дальше говоривший собрался с силами и выпалил с надрывом торопливой скороговоркой, которая пробилась сквозь окутавшую меня вату беспамятства:

– О сути дела – никому из них ни слова! Машинист поможет добраться до Ревеля, а там…

А там мое сознание вновь заволокло туманом, и больше ничего уже услышать не удалось.

Значит, Машинист… Но ни в своей памяти, ни в памяти Осецкого, как бы ни пытаться залезть в нее поглубже, решительно ничего на этот счет обнаружить не могу. Не помню такого псевдонима, хоть убей! Да, и еще ведь одно имя было – Ноймарк. А это кто же? Ну откуда мне знать! Гадать можно до бесконечности. И еще этот Машинист… Голова окончательно отказывается соображать, и приходится отправляться спать с твердым намерением завтра с утра, в воскресенье, навестить Лиду и тщательно осмотреть подаренный ей сборник стихов на французском языке. Это – последняя зацепка, которая дает еще надежду найти какие-то новые ниточки в столь странном деле.

Наутро, наскоро позавтракав, несусь на трамвай и вскоре объявляюсь в Большом Гнездниковском. Несмотря на проходящий пленум Исполкома Коминтерна, Михаил Евграфович оказался дома. Выяснилось, что до середины дня он свободен, поскольку в воскресенье в заседаниях пленума решили устроить перерыв. Дома, к счастью, была и Лида – не успела никуда упорхнуть по своим комсомольским делам.

– Лида, а книга стихов на французском, которую я тебе подарил, еще цела? – после обмена приветствиями и целомудренного поцелуя в щечку спрашиваю ее как будто ненароком.

– Цела, – несколько недоуменно отвечает она. – А что такое?

– Да вот вздумалось полистать.

Едва заметно дернув плечом, Лида встает с дивана, на котором она было устроилась у меня под боком, и через минуту возвращается, протягивая мне томик в темно-красном коленкоровом переплете без заглавия на обложке. Листаю. Страница, другая… Никаких отчеркиваний, или надписей, или других пометок не видно. Листаю дальше, внимательно, страница за страницей… Глаз цепляется за знакомые строчки Шарля Бодлера:

Ладно, пролистываю – сейчас не до поэтических красот. Нет, и дальше никаких помет не обнаруживается. Что еще? Корешок. Вроде все в порядке, все, как говорится, штатно. Если что в переплет и заделано, то это можно будет обнаружить, лишь основательно распотрошив книгу. Не хочется, но если не будет результата, то, возможно, и придется.