Олег Измеров - Задание Империи

– Постойте, профессор. Но ведь законы-то разные. Тогда по пятьдесят восьмой кого угодно посадить можно было!

– Но вас же по ней не посадили?

– Нет… но я позже жил…

Ковальчук грустно вздохнул, расцепил пальцы и почесал так не идущую ему бородку.

– Скажите, друг мой, вы к экзамену готовились? Небось свидания, белые ночи, девушки?

– Ну что вы, профессор! В основном дежурства… вон бандитов задержали, что кассира Воднева ограбили.

– Бандитов задержали? Ну это меняет дело, меняет… Но как же вы ловите, если закона-то не знаете? Вы сказали – пятьдесят восьмая статья? Ну так ее в вашем будущем просто заменили на несколько. Вместо пятьдесят восемь-один-а, один-б, три, четыре – это статья двести семьдесят пять УК РФ. Государственная измена, шпионаж, выдача гостайны либо, – и тут он поднял указательный палец вверх, – иное оказание помощи иностранному государству во враждебной деятельности. В старом просто это иное оказание подробней расписано. Вон почитайте в «Консультанте», «Гаранте», «Кодексе», или какие у вас там еще на компьютерах правовые системы стоят.

«Откуда он знает про компы? Ах да, это же сон! Тогда понятно».

– Пятьдесят восемь-два и пять – это, стало быть, двести семьдесят восьмая – насильственный захват власти – и двести семьдесят девятая – вооруженный мятеж. Пятьдесят восемь-шесть – это двести семьдесят шестая, шпионаж. Пятьдесят восемь-семь, восемь, девять – это двести восемьдесят первая, диверсия. Пятьдесят восемь-одиннадцать, то бишь организационная деятельность по подготовке и совершению, – это у вас статьи двести восемьдесят вторая-один и два. Организация экстремистского сообщества, организация деятельности экстремистской организации.

– Ну конечно! Это все тяжкие преступления, и оставлять за это на свободе никак нельзя. Ну а вот насчет свободы слова: статья за антисоветскую агитацию и пропаганду была.

– Пятьдесят восемь-десять? А пожалуйста, двести восьмидесятая. Публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности. Ну я уж не говорю, что на Украине вообще приняли закон, преследующий за отрицание голодомора. Да, вы сейчас скажете, что у вас нельзя посадить за контрреволюционный саботаж, статья пятьдесят восемь-четырнадцать. Но можно за халатность, это двести девяносто третья. Ну что же мы с вами будем делать?

– Не знаю… Но как же… Люди получили свободу слова, можно политические анекдоты свободно рассказывать…

– И часто у вас там их рассказывают?

– Знаете… а их вообще перестали рассказывать. Вживую давно не слышал, разве что в интернете поискать… Неинтересно стало.

– Вот! Не важен путь, важен результат! А свобода слова требует защиты законом. В тоталитарном государстве была статья – уголовная ответственность должностных лиц за преследование за критику! Уголовная ответственность за незаконное увольнение из личных побуждений! Где эти статьи в вашем будущем? Ну вот без них и поговорите с шефом о свободе слова!

Профессор хлопнул ладонью по столу, вскочил и заходил взад-вперед.

– Вы! – обернулся он к Виктору. – Вы, человек демократического, правового государства, живете и даже толком не знаете законов этого государства! Позор! Позор! Да за это расстреливать надо!

В руках профессора блеснул никелированный офицерский наган.

– Проснитесь! Да проснитесь же!

Кто-то тряс Виктора за плечо. Где-то неподалеку один за другим хлопали револьверные выстрелы.

«Вот чертовщина привиделась! А может, это мне во второй реальности незаметно пропаганду внушили, а теперь она всплывает? Или уже в третьей? Нет, не в третьей – откуда они знают про наш УК…»

Он с трудом разлепил глаза. Свет одинокого уличного фонаря, висевшего на столбе недалеко от окна, рисовал на стенах комнаты причудливые орнаменты ветвей деревьев. Перед ним возле дивана стояла Лена в ночной сорочке из тонкого шифона с бретелями, тени ветвей играли на ее обнаженных плечах, а в руках она держала направленный на Виктора велодог.

В этой ситуации Виктор ничего сообразить не успел. Во-первых, неожиданно, а во-вторых, он еще не совсем проснулся и думал, что еще спит.

– Слышите? На улице стреляют! Что-то случилось! Что делать?

– Медленно поднимите револьвер стволом вверх.

– Что? Господи, какая же я дура…

– Теперь укройтесь в простенке. Лучше присядьте.

Лена попятилась назад и спиной толкнула ширму; та с грохотом повалилась на пол, задев круглый столик и опрокинув стоявший возле него стул. Не искушая судьбу, Виктор кубарем скатился с дивана на пол. Убедившись, что все обошлось, он приподнялся, вытащил из кобуры под подушкой «вальтер», подняв его дулом вверх, снял с предохранителя и передернул затвор. Затем осторожно проскользнул вдоль дивана в противоположный простенок и заглянул в щель между занавеской и стеной. Во дворе было пустынно, но выстрелы слышались откуда-то неподалеку, может, с соседней улицы.