Дмитрий Герасимов - Сорок третий номер…

Начальник КГБ секунду помедлил, словно прикидывая в уме, чем еще могут обернуться спектакли, устраиваемые прокурором, а потом повернулся к Голоте.

– Наша партия и правительство, – торжественно и громко произнес он, – могут дать вам шанс остаться в живых. – Туманов сделал паузу, дожидаясь произведенного эффекта.

Но Андрей безучастно смотрел куда-то поверх голов присутствующих и все так же беззвучно шевелил губами.

– Этот шанс, – продолжал кагэбэшник, – связан с выполнением особого задания, особой миссии. Хочу, чтобы вы поняли: вы не помилованы, вам просто дается возможность искупить вину. Возможно – искупить кровью.

До Голоты вдруг стал доходить смысл сказанного. Он заморгал и опять тяжело и хрипло задышал ртом.

– Формально мне требуется ваше устное согласие. – Начальник КГБ понизил голос: – В случае отказа вас немедленно расстреляют.

– Виноградарь в последний раз упросил господина повременить еще… – прошептал Голота и вдруг медленно осел на пол. Конвойный резким и сильным движением поставил его на ноги и на всякий случай встряхнул.

– Вы согласны воспользоваться шансом, предоставленным вам партией? – спросил Туманов.

Андрей часто и мелко закивал в ответ.

– Да… да… спаси, Господи… яко благ и человеколюбец…

– Уведи его! – приказал прокурор конвойному. – По шестому коридору – в автозак [10].

У самого порога Недельский на секунду задержал конвоируемого. Он все так же пальцами приподнял за подбородок голову Голоты и, приблизив лицо, произнес вполголоса:

– Ты – мой…

Когда за осужденным закрылась дверь, прокурор повернулся к врачу.

– Товарищ Шамис, прошу вас констатировать биологическую смерть казненного Голоты Андрея Ивановича.

Тот кивнул, вынул из папки лист бумаги и подошел к столу.

– Представителя МВД, а также начальника спецгруппы прошу заактировать приведение в исполнение смертного приговора, – продолжал Штырь. – Завтра не позднее двенадцати часов необходимо подшить в личное дело акт о захоронении, а в час дня передать дело в архив МВД.

Все, собравшиеся в кабинете, по одному расписались в бумагах, Олаф достал из кожаного футляра плоскую квадратную печать, подышал на нее и с силой поставил оттиск. Штырь убрал бумаги в папку, аккуратно завязал тесемки и отложил в сторону.

– Один готов, – усмехнулся он и фамильярно подмигнул Туманову.

Тот отвернулся. Прокурор надавил кнопку звонка и приказал появившемуся конвойному:

– Давай следующего…

Одиннадцать человек усадили в автозак на пол одного за другим, заставив широко раздвинуть ноги. Это положение называлось «елочка» и таким образом обычно этапировали особо опасных рецидивистов. Руки каждого заключенного были скованы за спиной стальными наручниками.

Олаф лично пересчитал осужденных, проверил готовность конвойной группы и, отступив от машины, махнул рукой:

– Закрывай!

Дверь фургона, лязгнув, захлопнулась. Петри подозвал старшего конвоира, который вот уже десять лет входил в состав «расстрельной» команды.

– Ставлю задачу, – Олаф понизил голос. – Осужденных этапировать на спецаэродром. Это восьмой километр северо-западной трассы. На контрольно-пропускном пункте отдадите сопроводительные документы. Все до единой бумажки. В случае нападения на автозак в пути следования или иной экстренной ситуации все осужденные должны быть немедленно расстреляны прямо в машине. Только после этого вы можете покинуть спецтранспорт и принимать меры по своему усмотрению. Все ясно?

Пожилой конвоир кивнул.

– Тогда – вперед, – скомандовал Петри.

Тяжелые ворота изолятора с глухим скрежетом отъехали в сторону, освобождая путь невзрачному серому фургону.

Водитель автозака запустил двигатель, прогазовал, обдав людей, собравшихся на внутреннем дворике СИЗО, клубами едкого дыма, и, включив со скрежетом передачу, выехал в грязную рассветную синеву спящего города.

Еще через минуту во дворик въехала прокурорская «Волга». Олаф открыл переднюю дверцу, окинул долгим подозрительным взглядом водителя и, что-то пробормотав под нос, быстро сел рядом с ним. Штырь повернулся к Недельскому.

– Валера, ты – заместитель начальника спецгруппы, – сказал он вполголоса, – на тебе вся ответственность. И еще… – прокурор перешел почти на шепот: – Олафу веры мало. За ним тоже присматривай. Потом все изложишь письменно в рапорте.

Недельский расплылся в своей обычной гадкой улыбке.

– Не волнуйтесь, товарищ прокурор города. Я вас не подведу.