Сергей Игнатьев - Le diable noir

Если моя догадка верна — вчерашний разговор с покойным Ржевским, весь этот муторный ночной кошмар… Всё это правда?

Оборони господи! Во что же мы ввязались?!

— Феофан, а что в Лычевке?

— В деревеньке той, что при монастыре? — Феофан пожевал толстыми губами, помрачнел. — Не знаю с чего и начать, сударь… Нету ее теперича, этой Лычевки.

— Как так?

Феофан раскрыл было рот, словно подбирая слова. Затем понурил голову.

— Христом Богом молю, родненькие! Дайте дух перевести от скачки. Как в штаб прибудем — всё расскажу обстоятельно… Страсть что творится там, в этой Лычевке.

— Ну вот что, — сказал я, теряя терпение. — Думаю, прежде чем везти эту важную птицу к Василий Давыдычу, не помешает мне задать ему пару вопросов. Но прежде давайте-ка отгоним карету вон к тому ельнику, а то стоим тут, будто посреди променада. Не ровен час подоспеют разъезды месье Ферро.

От меня не укрылось, как при упоминании этого имени вздрогнул находящийся в карете маленький человек.

Не суждено было сбыться моим тайным надеждам на то, что поручик Ржевский, хоть и был храбрецом и моим спасителем, от ран помутился умом и весь наш ночной разговор — не более чем его бред.

Я владел французским в той мере, чтобы уверенно чувствовать себя в обществе, но военного допроса мне прежде вести не приходилось. Боялся, что позабуду какие-нибудь важные термины. Боялся, что не смогу толком сформулировать вопрос, вселяя в неприятеля не требуемое смятение, а неуместное совершенно веселье. Напрасно.

Маленький пленник Феофана принялся рассказывать, едва избавившись от кляпа. Он был напуган до полусмерти. И страх его относился вовсе не к факту пленения его русскими партизанами.

Он пребывал на грани помешательства. Ему давно хотелось выговориться. Он говорил и говорил, никак не заботясь о возможных для себя последствиях, никакого внимания не обращая ни на меня, ни на Феофана, ни на Еремеева.

Поручик Ржевский был прав во всем.

Маленького человечка звали Винсент де Савиньи. Он был ростом с ребенка, близорук, туговат на ухо и страдал от болезней суставов. Ему не нравилась пасмурная и злая Россия. Он был ученый, а не солдат. И всё счастье его составляли научные опыты и книги, книги, книги…

Но того, что пришлось ему пережить, не встречал он ни в каких самых страшных книгах. Если б знал он, как далеко заведет эта авантюра с захваченными в Воронцове бутылками! Недостающим звеном в цепи эксперимента… Горючим, потребным для завершения его опытов.

Мне не понадобилось задавать вопросов. Он говорил и говорил. Савиньи прятал сморщенное детское личико в ладошки, сотрясал плечами. Бурно жестикулировал, как бы оправдываясь. Рубил ладошкой воздух, обвиняя. Он не чужд был актерства, этот ученый муж, уроженец тенистых тосканских долин, привыкший, что с детства на него смотрят как на забавную безделицу, гиньольного страшилу, уродца.

Еремеев дал ему рому. Феофан, завидев это, в жадности вытаращил дикарские глаза. Еремеев молча показал ему кулак.

Савиньи рассказывал, я переводил. И чем дольше длился этот рассказ, тем сильнее одолевало меня отчаяние.

Ржевский был прав!

Денисов стал излишне популярен среди французов. Называют они его «Черный дьявол». Смоленский губернатор запросил помощи у Ставки. Гусарский полковник Ферро идет сюда из Москвы с сильным отрядом — по наши души. Лычевка избрана местом дислокации по чистой случайности — недоглядели штабные. То, что находилось в ней до недавнего времени, не предназначено для чужих глаз. Вообще ни для чьих… Хотя теперь это уже неважно. Эксперимент вышел из-под контроля…

— Что же это за эксперимент такой? — воскликнул я, хотя уже знал ответ. Хотя о нем уже рассказал мне Ржевский.

Савиньи откликнулся на мой вопрос охотно.

Они хотели раскрыть хроноканал. Идея принадлежала Бланшару. Он любимец Наполеона и теперь пребывает где-то возле него, в Москве. Он теоретик, а практическое воплощение легло на Савиньи.

Невозможно объяснить толком, где таятся истоки всего этого предприятия — быть может, в темных, душных глубинах гробниц фараонов, по которым блуждал в свое время египтолог Бланшар. Быть может, где-то там впервые услышал он Голоса.

Эти голоса, преодолев завесу веков, пришли к нему из будущего. Они обещали все блага земные, исполнение всех его желаний. Обещали ему весь мир в обмен на небольшую помощь.

Этим безымянным и могущественным силам, обретающимся где-то в немыслимо удаленном «завтра», необходимо было содействие. Кто-то должен был тянуть за канат с нашей стороны, помогая переправить паром из будущего в прошлое.