Сергей Игнатьев - Le diable noir

Бланшару было наплевать на земные блага и мировое могущество. Он, прежде всего, был ученый. Ему просто было любопытно. Он стал раскручивать этот клубок. Он узнал о проекте Леппиха. Зубчатые колеса заскрежетали, закрутились, ссыпая ржавую труху. Время обратилось вспять.

Им удалось собрать аппарат. Не хватало только горючего. Не могли никак вывести формулу. Но с занятием Москвы, после посещения Воронцова, решена была и эта задача.

Неизвестно, слышал ли вновь Бланшар те голоса. Неизвестно, слышал ли он вообще какие-то голоса. Савиньи это было неважно. Он боялся и боготворил этого человека — ученого-мистика, пророка-шарлатана.

Они проделали всё в точности по его инструкциям. Но что-то, видимо, пошло не так. Савиньи был слабоват на ухо и не особо зорок глазом. Он и не заметил, когда в Лычевке разверзлась геенна огненная и начался форменный ад.

Бланшар снабдил его подробными инструкциями — в условленное время, использовав горючее из запасов Леппиха, запустить агрегат, над которым они трудились вот уже два года, который повезли с собой в Россию — на удачу. Удача им улыбнулась. Затем ее улыбка обсыпалась струпьями, и перед ним предстал лик смерти.

Эксперимент завершился полным успехом. Через хроноканал прибыл первый гость. Человек из будущего. Савиньи ждал подобия античной статуи, истинного представителя Грядущего Человечества — безупречно красивого, сильного, идеального. Вместо него в приемной арке они обнаружили скрючившегося в позе зародыша толстяка. Налипшие на высокий белый лоб мокрые пряди, обвислые щеки, складки на боках, жирные ляжки. Он дрожал мелкой дрожью и разговаривал на рыбьем языке. Ему было плохо. Он был напуган.

В его облике было нечто неправильное. Что именно — Савиньи понял, лишь когда они отмыли, отогрели его. Придали ему человеческий вид. Одели посланца из будущего, в соответствии с инструкцией Бланшара распечатав присланный из Москвы сундук. Мягкие сапоги, простой драгунский мундир, серый сюртук… И шляпа. Та самая шляпа.

Только увидев незнакомца в этом наряде, Савиньи понял, кого им прислали из будущего.

Хотя у «гостя» по-прежнему подрагивали руки, а из глаз так и не ушло осоловелое выражение… Но, несомненно, это был он — император французов. Не просто двойник.

В нем было нечто такое, что не по зубам было его близнецу, ныне взирающему из окон Петровского дворца на зарево Москвы. При всем величии тот, второй, был всего-навсего человек. Этот — нет.

Это выяснилось очень скоро. Присланный потомками Наполеон начал говорить. И ад пришел на землю.

Лычевка горела. Алые отсветы плясали по улицам, отражаясь в лужах. Сонмы искр летели по прихоти ветра, мешаясь сухими листьями и каплями дождя. Повсюду лежали мертвые тела. На большинстве были изодранные французские мундиры.

Но встречались и наши — русские крестьяне. Женщины. Дети. Немногочисленные жители деревни, которых мы подкармливали захваченным у француза фуражом.

А вот спасти не успели.

Мы с Еремеевым даже не успели предупредить Денисова, доставить к нему плененного наполеоновского академика. Мы оплошали.

Савиньи продолжал говорить, речь его было не остановить. Я подумывал уж заткнуть ему рот кляпом и немедля везти в расположение нашей партии, когда…

Лес вокруг нас ожил.

Они появлялись между разлапистых елей, выскакивали из сухих зарослей дикой малины, перескакивали через валежник…

Они шли за нами не как организованный отряд, преследующий партизан, — к такому мы были готовы, услыхали бы за версту.

Они передвигались, как толпа дикарей — бесшумно и стремительно. Пригибаясь к земле, ползя на брюхе и на четвереньках. Втягивая ноздрями холодный воздух, будто гончие.

Если бы не дикий, торжествующий вопль, который издал их предводитель, завидев нас, мы не успели бы сделать даже пары выстрелов.

Но мы успели.

Отбросив пистолеты, выхватили сабли, встали посреди поляны спина к спине.

Рыжеусый хорунжий, выписывающий клинком угрожающие восьмерки.

Казачий кашевар в мундире мамелюка, с черным лицом африканца.

Я — мечтательный гусарский корнет, вновь встретившийся лицом к лицу с собственными кошмарами.

За нашими спинами спрятался академик — лилипут, впустивший в мир Зло, которое подступало теперь вплотную к нам.

Они кружили между елей, улюлюкая и визжа.

Такие неуместные в этом привычном с детства — своим сумеречным спокойствием, сонной леностью — русском хвойном лесу.