Вадим Денисов - Путь на Кристу. Закрытые воды

Я не нашёлся с ответом, лишь поглядел на коробочку радиостанции и заорал снова, уже по-английски. Уже спокойней.

Пш-шш…

– Боцман, сходи к Ростоцкому. Что-то он…

Никто не вышел, джунгли молчали.

Стоит ли соваться в дебри самому? Испугаются укрывшиеся там появления белого, забравшись ещё дальше в чащу, или же вынырнут, поверив?

– Саша, какого хрена ты прёшь в самый завал! Ты что, не видишь? Давай поворачивай, там проще протащить! – донеслось снизу с непременным продолжением из сочного мата.

Нужно идти к своим. Только подумал, как почти сразу же услышал за спиной детский крик. Резко развернулся.

У кромки леса стояли трое негритят, прижавшихся друг к другу.

В руках у двоих – длинные палки. Дети замерли, ожидая моей реакции. Я поднял руки вверх и замахал, считая, что это мирный жест, и почти сразу бросился вперёд по тропе, краем сознания понимая, что могу их напугать. Перед ручьём остановился и присел на корточки, а потом просто сел на горячую землю. Они подошли сами и сразу вцепились в меня, как слепые котята…

Схватив в охапку сразу всех, я поднялся и медленно пошёл по тропе, слушая сразу три рассказа, выплакиваемые на плохом английском. Обожжённые солнцем щеки защипало, я что, и сам плачу?

– Подождите, ребята, я сейчас!

Рванул из футляра «Моторолу».

Пш-шш…

– Капитан, доктора наверх, и ещё кого-то из женщин! Баб давай, говорю!!! У меня дети, трое, из джунглей вышли!

И повёл их кустами, чтобы ещё раз не показывать убитую мать.

Потом присели возле пепелища какой-то избы и стали ждать. Берег реки в этом месте высок, поэтому дома были не на сваях. Мы подошли к куче головешек, что ещё недавно была по-своему уютной африканской хижиной, далеко не самой зажиточной в деревне: гостевая с гамаками и столами, спальня, где, кроме хозяина с женой, тёща и куча детей. Во дворе – обрезанная бочка на двух столбах – душ, будка сортира за домом. Обычная местная семья. Днём женщины хлопотали по хозяйству: варили, стирали у реки, кормили кур… Дети помогали или играли, сами по себе. Потому и спаслись.

Эти истерические, но по-детски натуралистические рассказы было просто страшно слушать, и потому я старался отключаться, ловя детские слова отстранённо, фоном, не пуская их глубоко в себя. Не слушать же нельзя, у них выплеск, принимай его, Герман.

– …мы из-за деревьев смотрели, с обрыва. Они её отцу голову разбили, и Мария начала руками собирать мозги. Белые кусочки… Её схватили и увели…

– …Малви с женой и двое детей быстро сели в лодку, но те начали догонять, лодку перевернули, Малви сразу утонул, а дети кричали, их втащили на шхуну. Их маму били по голове шестом и смеялись. Как по мячику били. А она всё не тонула…

– …Мама пекла лепёшки, готовились к празднику, у брата сегодня день рождения. Так вкусно пахло! И тут начали стрелять! Мама сразу закричала, чтобы мы бежали в лес…

Так и не заметил, как подошла Нина, лишь почувствовал резкий запах нашатыря.

– Ростоцкий, детей отпустите. Гера, руки разожми.

Не могу разжать. Да уберите вы эту вату!

– Спокойней, спокойней. Не пугай их… Альфия, помоги же ему встать, раз хочет! Герман, ты можешь сам идти? Аля!

Я кивнул.

Слева спокойно текла Оранжевая, русло которой к востоку почти сразу уходило за поворот. Вокруг было всё так же красиво и спокойно: жарило солнышко, в лесу мирно чирикали сволочные тропические птахи, над кустами повисали маломерки-колибри, а на небесной синеве яркие белые облака медленно отступали под натиском тёмных туч.

Дождь… Приходи уж. Смывай давай.

– Я к капитану.

Хиросима. От Дугласа не осталось ровным счетом ничего, кроме футбольного поля. На том месте, где прежде стояли деревянные дома, где дворы прикрывались хоть и жидкими, но всё же садиками, где вдоль единственной улицы посёлка гуляли странные чёрные курицы и пятнистые свиньи, теперь раскинулась шахматная доска вонючих чёрных пятен. Остались фундаменты примитивных каменных очагов и навал недогоревших обугленных бревен, вокруг которых лежала серая пыль.

Что-то не могу стоять, ноги дрожат.

По страшному пепелищу в одиночестве бродил кочегар, ковыряя носком резинового сапога кучи пепла и каких-то железяк. Вот он нагнулся, поднял и показал находку – чудом уцелевший гриф от незнакомого музыкального инструмента. Федя спокойно обтер его рукавом и понес ко мне. Присел рядом.

– Слышь, командир, ты мне шпалер дай какой-нибудь. Или арбалет хотя бы, как у этого чувака из Манауса, Кости. Если что, впрягусь, зацепило реально.