Вячеслав Коротин - Попаданец со шпагой

– Сделаем один – будут и сотни, и тысячи. Уж я об этом позабочусь!

Надо же! Идет весьма быстро, и никакой одышки, даже голос ровный, как будто сидя в кресле разговаривает. А я: «старик».

Кстати, да, если наш первый экземпляр зафурычит, то главными будут связи и влияние их высокоблагородий, вернее высокопревосходительств. Пробить такой проект, имея влияние, несложно. Но ведь Соков только подполковник, да еще отставной…

Эх! Въехать бы на этой кухне к самому графу Аракчееву! Да предложить кашки отведать. Личность он, конечно, неоднозначная и одиозная, но о русском солдате заботу имел. Хотя на уроках истории мазался исключительно черной краской. Мало ли таких – оболганных и замазанных грязью исторических персонажей.

Да ладно Аракчеев. Пока на эту тему мечтать нечего. И по поводу встречи с цесаревичем или Барклаем – тоже. Хоть какого-нибудь генерала заинтересовать бы. Будем надеяться, что по соседству с Соковыми кто-то подобный имеется…

Кузнец Федор полностью соответствовал ожидаемому облику: здоровенный мужик лет сорока, нос картошкой и заляпанное сажей лицо. В волосах – ни сединочки (или это опять же от копоти?).

Приближающегося барина заметил его помощник, молодой парень, в облике которого уже явно наблюдалась причастность к кузнечному ремеслу, этакий юный Шварценеггер.

Оба прекратили звенеть молотками и встретили барина глубоким поклоном.

– Здравствуй, Федор, здравствуй, Иван, – торопливо поприветствовал Сергей Васильевич работников.

– Здравия желаем вашему высокоблагородию! – стройно прогудели в ответ своими басами кузнецы.

Не тратя время на какие-либо вступления и посторонние разговоры, подполковник сразу стал вводить мужиков в суть своего заказа. И, судя по всему, эта самая суть была ими схвачена.

– Ну что, сделаете?

– Дык чего же не сделать, ваше высокоблагородие, – Федор, казалось бы, даже удивился вопросу, – если все материалы будут – за неделю управимся.

– Все будет. Если чего нужно, скажи управляющему – доставит. Я предупрежу. А прямо сейчас что-то начать делать уже можете?

– Да, вестимо, можем. Кой-какое железо имеется. Но еще потребуется…

– Все! С этим к Степану. Если за две недели управитесь – награжу по-царски.

– Премного благодарны! Думаю, и раньше сделаем, если котел и колеса дней через пять будут.

Подполковник со сдержанной гордостью посмотрел на меня, и мы, не перемолвившись ни словом, направились обратно к усадьбе.

– Вот удивительное дело, – завел по дороге разговор Соков, – ведь Александр Васильевич на переходах, чтобы увеличить скорость маршей, отсылал кашеваров на лошадях вперед… С той же самой целью… А до такой простой вещи, как кухня на колесах, не додумался.

Да уж. Батюшка Александр Васильевич был велик! Обо всем думал и заботился. Таких генералов в России было… ну, приблизительно один экземпляр, если не считать погибшего молодым Вейсмана. Даже турки уважали Топал-пашу… А вот поляки – не очень. Мягко говоря…

Поляки… Я ведь мальчишкой хотел быть именно поляком – очарование Янека и Гуслика из «Четырех танкистов и собаки»… Да еще и капитан Клосс… А пан Володыевский…

А песня из «Ярославны – королевы Франции»:

А вот нифигашеньки! Любовь, как выяснилось, совершенно невзаимная. Не любят поляки русских. Люто не любят.

Я раньше думал, что все это на уровне правительств – неа! Учился у меня один такой, Мариуш, сын кого-то из польского консульства. Прекрасный парень: умный, добросовестный, интеллигентный.

Зашла как-то речь… Я, как дурак, вещаю:

– Это ведь правительства могут враждовать, не может один народ не любить или презирать другой. Ведь русских в Польше, например, врагами не считали. Правда, Мариуш?

– Нет, – отвечает мне парень, – не любят в Польше русских. И никогда не любили.

Честно, блин! И правда. Как выяснилось.

Хотя пока на этот счет думать рано – есть дела поактуальнее. Я еще здесь никто и звать меня никак, чтобы о геополитике беспокоиться.

– Сергей Васильевич!

– Да-да?

– Я хотел бы научиться хоть в какой-то степени передвигаться верхом. Это возможно?

– А вы что, не умеете? – на лице моего хозяина отразилась смесь недоумения и легкого презрения.

– Увы, там, где я родился и жил, лошади практически не используются. Только запряженными в повозки.