Александр Прозоров - Освободитель

— Золото, золото, — вздохнул старик. — Всех интересует только золото… Ну что же, коли вы не верите моему слову, то, может быть, поверите хотя бы своим глазам? Нет ли у вас какого-нибудь предмета из свинца или олова?

— Моя чернильница, — впервые подал голос мудрый Хафизи Абру.

— Пусть будет чернильница… Брат Улаф, возьми ее у нашего гостя и почисти.

Один из монахов отстал от медного куба, подбежал, забрал у сарацина его изящную, покрытую чеканкой, чернильницу с тонким высоким горлышком, вылил содержимое в бутыль на одном из столов, принялся старательно начищать влажной тряпицей.

— Теперь, уважаемые гости, возьмите со стола пиалу китайского фарфора и сами зачерпните в нее ртути из тигля в камине… Нам понадобится ее совсем немного, на донышко, не больше унции. Надеюсь, вашей мудрости хватит, чтобы отличить самую обычную ртуть от какой-нибудь обманки?

При слове «ртуть» Вожников невольно вздрогнул. Однако самаркандский географ взял пиалу и храбро отправился через лабораторию… Как говорят в таких случаях: «до обнаружения токсичности металлической ртути оставалось всего лишь пятьсот лет».

Вернувшись, мудрец подтвердил:

— Ртуть.

— Карл, — ласково сказал старик.

— Да! — встрепенулся его замшевый слуга, отбежал к шкафу, отпер его, достал серебряную шкатулку, открыл, извлек небольшой камень, подозрительно похожий на крашеный кирпич, положил на стол, посторонился, жестом указав сарацину: — Поставь пиалу сверху, уважаемый. Этого достаточно для насыщения ртути эманацией философского камня.

— Какая странная форма, — не удержался Вожников.

— Когда я его изготавливал, то отлил в первый попавшийся лоток, — снисходительно пояснил Раймонд Луллий. — Он имеет форму монастырской гусятницы.

— Забавно…

— Брат Улаф, как твои успехи?

— Она сверкает, уважаемый Луллий! — монах подбежал, передал чернильницу сарацину. — Надеюсь, я ее не испортил?

Хафизи Абру придирчиво осмотрел сверкающую, как новенькая, оловянную емкость, признал:

— Моя.

— Теперь нам нужно помолиться, — предложил старик. — Для насыщения ртути эманацией философского камня требуется время…

Он сложил ладони перед собой и закрыл глаза, шевеля губами.

Молитва затянулась надолго. Наконец старик поднял голову, опять покосился на слугу:

— Подай…

— Позволь, мудрейший… — дворянин забрал из рук географа чернильницу, передал ее старику. Затем снял пиалу с кирпича, тоже принес алхимику, протянул ему палочку с намотанной на кончик тряпицей.

— Берем немного ртути, насыщенной эманациями философского камня, — старик макнул палочку в пиалу, — смешиваем с оловом. Ну, в данном случае возможно только помазать. Затем нагреваем для ускорения процесса трансмутации.

Слуга выхватил у него чернильницу, отошел к столу, выдвинул из-под какой-то реторты горящую масляную лампу, погрел оловянный сосудик в пламени. Быстро вернулся, протянул чернильницу сарацину.

Егор сглотнул: в том месте, которое было потерто тряпочкой, олово превратилось в сверкающее богатством ярко-желтое золото!

— Если трансмутацию проводить с расплавом или порошком, — пояснил Раймонд Луллий, — то в золото превращается все исходное сырье. Здесь же, как понимаете, превращение случилось лишь в том месте, которого касалась эмпатированная ртуть.

— Амальгама, — коротко сказал ученый сарацин.

— Черт! — выдохнул Егор, сделал шаг к слуге, но тот торопливо отступил, отодвигая пиалу.

— Это собственность английской короны!

— Ничего, — щелкнул пальцами Вожников. — Можно обойтись без образца. Я и так догадаюсь. Амальгама… Раствор золота в ртути. Ртуть испаряется, золото остается, покрывая изделие тонкой прочной пленкой, проникающей в материал за счет диффузии. Почти все этапы превращения готовили мы сами — это умно, меньше подозрений. Ртуть, понятно, настоящая, чернильница взята тоже у нас, пиалу выбирал мой друг. Остается догадаться, где было спрятано золото, чтобы его растворить. Если никто, кроме нас, ничего не касался, значит, его подложили заранее. Пиала? Тонкий слой на дне, закрашенный фарфоровой пудрой?

— Просто мелом, — ответил слуга, позвонил в колокольчик и приказал: — Покиньте нас! И пригласите сэра Тэптона.

Монахи, оставив свои занятия, тут же подобрали подолы и направились к выходу. Но самое интересное — великий алхимик Раймонд Луллий тоже встал и довольно бодро покинул лабораторию.

— Осталось узнать одну мелочь, — проводил их взглядом Вожников. — Если бы знаменитые шесть миллионов ноблей Эдуарда Третьего были просто позолоченным свинцом, афера уже давно бы раскрылась. Однако они настоящие! Как это может быть?