Александр Прозоров - Освободитель

— Воистину, трудно себе такое представить! — согласился Егор, лихорадочно соображая.

Безумие французского короля — хороший повод для его низложения. Издать папскую буллу, сослаться на проклятие небес, поручить покровительство над безвластными землями ему, императору… И вуаля, вполне законный повод для аннексии! Вряд ли папа Мартин посмеет противоречить своему главному спонсору. Самое большее — пожелает получить для Святого престола долю в разбое. Учитывая то, что во Франции царит разброд, подлость, измена и прочая демократия — никакого серьезного сопротивления можно не ожидать.

— Как много интересного удалось услышать в первые же дни! — поднял кружку с вином Егор. — Пожалуй, одно только это известие стоило моей поездки. Хочу выпить за твое здоровье, шевалье Изабелла из знатного дома Бретань! История твоей жизни достойна воспевания трубадурами, твое упорство сделает честь любому воину, а твоя красота способна затмить собой самый прекрасный цветок! Прими мое восхищение!

— Благодарю тебя, ученый путник, — улыбнулась женщина. — Я принимаю твой тост. Ты интересный собеседник и симпатичный мужчина. Пожалуй, не будь ты простолюдином, я присмотрелась бы к тебе внимательнее.

— Такие слова дорогого стоят, — признал Егор. — Они большая честь для меня. Но, увы, изменить своего происхождения никто не в силах…

— Не так нужно с женщинами беседу вести, мой господин, не так, — вечером в темной светелке попытался научить его Пересвет. — В ушах у них вся страсть и в ушах весь разум. И превыше прочего всего они красоту свою ценят. Посему почаще и поболее их хвалить надобно, да не просто в общем, а за каждую бровку, каждый волос, каждый зубик в отдельности. Тогда речи выйдут длинные и подробные, а чем длиннее речи тянутся, тем сильнее они млеют и душой своей раскрываются…

— Заткнись и вспомни, что тебе поручено, паршивец, — осадил его Вожников.

— Я все исполняю в точности! — громко сказал тот. — И сообщения оставляю при меняльных лавках, и за дорогами слежу, каженный день гоняюсь. Нет пока никого, не догнали.

— Да, видно, оторвались мы изрядно, — сказал Егор. — Ну да ничего. Они верхом, мы с обозом. Дней через пять-шесть должны нагнать.

— Но ты все-таки попробуй, мой господин. Скажи девице этой, сколь ярко горят волосы ее, ровно огонь. Про зубы-жемчужины хорошо действует, а коли ушки, нос, подбородок хвалишь, то про тонкие изящные линии сказывать надобно. Брови гнутые, соболиные, бывают, али крыльями птичьими смотрятся, глаза бездонные, озерные, али в цвет чего придумать надобно, нос…

— Кто это тебя на речи такие науськал? — не выдержал Вожников.

— Дядька, царствие ему небесное. Он и из княжества увез, когда татары в последний раз грабили, и в Рязани укрыл, пока не улеглось. А как ясно стало, что некуда возвертаться, в Новгород, к твоему двору доставил, — вспомнил свою недолгую биографию Пересвет. — Он и научил, как женщинам нравиться. Сказывал, коли воином стану, то мечом хлеб и землю себе добуду, а пока малой — токмо на бабью жалость надеяться и выходит. Окромя уроков его и родовитости княжеской, у меня ведь нет ничего. А родовитость на хлеб не намажешь.

— Помню, помню, — остановил его исповедь Егор. — Сирота. Вас с Изабеллой послушать — так нету хуже долюшки, нежели дворянином родиться.

— Это кому какая судьба выпадет, господин, — не стал прибедняться княжич. — Может статься, меч и отвага из небытия вытащат, а может выйти, что кроме бабьей милости иного успеха и не найти. Ты попробуй, княже. Дядька мой гуляка был известный, никто пред ласками его устоять не мог.

— Отстань. Я человек женатый, мне все эти глупости ни к чему.

— Так я ничего не скажу!

— Ты о чем?

— Дык, княгиня великая, супруга твоя, поручила мне следить, не пойдешь ли ты по бабам гулять, как из-под опеки ее вырвешься. Велела чуть что сразу доносить, и опосля отчитаться о походе в подробностях.

— Вот зараза! — в сердцах вырвалось у Егора. — Я у нее под опекой, выходит? А ты заткнись, шельмец! Не твоего ума заботы великокняжеские обсуждать. Исполняй, чего велено, да помалкивай!

Дорога к Валансу заняла у путников три дня, оставив у Вожникова тяжелое впечатление. Каждые три-четыре версты им встречались брошенные дома с провалившимися крышами, поваленными заборами, пустыми сараями [18] Историки оценивают людские потери Франции за время Столетней войны в две трети населения. . Заснеженные поля стояли непривычно ровными и пустыми — Егор давно привык к стогам, что на Руси неизменно возвышались на любой достаточно широкой прогалине, их отсутствие удручало. Поэтому князь не особо удивился, когда в долине между холмами, куда свернула шевалье Изабелла, вместо богатой натопленной усадьбы их встретили обгоревшие развалины.