Андрей Посняков - Сюзерен

Гремя цепями — заковали все-таки, дьяволы! — Егор походил по подвалу, даже — с трудом — дотянулся до узенького, забранного толстой решеткой оконца, пролезть сквозь которое могла бы разве что кошка, так что никакой надобности в решетке не имелось, так, если только для порядка — чтоб было! В окно не сбежать, в двери — крепкие, дубовые, еще и обитые широкими металлическими полосами — похоже, тоже нечего и пытаться — засов уж точно не вышибешь. И стены — отсыревший камень — внушали мало оптимизма, оставалось лишь одно — тюремщики, люди. Человеческий фактор всегда являлся самым уязвимым, ведь никто никогда не знает, что у кого в голове. У каждого — свои тараканы, и вот с этими тараканами-то и нужно было играть, а для начала — их вычислить, для чего существует добрая беседа.

Увы! Зашедшие к вечеру монахи — те самые угрюмые оглоеды-дубинщики, уже сталкивавшиеся с Вожниковым, вернее, с его кулаками — никакого дружелюбия не проявляли, даже не разговаривали, лишь презрительно щурились да — помня о прыти князя — ежесекундно были настороже, многозначительно поигрывая дубинками. Хотя — что такого мог сделать тюремщикам скованный по рукам и ногам узник? Ничего. Лишь разговор затеять.

— А сыровато тут у вас что-то. Видать, водоотвод давненько не делали, а?

Никакого ответа!

Молча поставив кружку с водой и какую-то размазню в глиняной миске, монахи удалились, не забыв запереть дверь на засов. Появились вновь минут через двадцать и забрали кружку и миску.

И опять — ни слова! Даже не шипели злобно что-нибудь вроде: «Ну, теперь-то мы, злодей, с тобой посчитаемся, все-о припомним!» И это было плохим знаком, дубинщики вовсе не напоминали интеллектуалов, нет, ими руководил кто-то очень умный… Брат Себастьян? Или все же отец Хубер? Так он что, не особо торопится к Святой Монтсерратской Деве?

Вожников ждал допросов, на которых мог бы попытаться хоть что-то доказать. Увы, на двое суток о нем просто забыли, а на третьи — судя по тьме за решетками, уже ночью, — кто-то осторожно скрипнул засовом.

Егор не спал, просто подремывал, размышляя о сложившейся нехорошей ситуации, и, услыхав необычный для этого времени шум, насторожился. Вскочил, подобрался к выходу… Предательски звякнули цепи, дверь приоткрылась…

— Не спите, сударь? — тихо поинтересовались на латыни.

— Как видите, нет. — Заинтригованный узник силился рассмотреть незнакомца — увы, тут и кончиков пальцев нельзя было увидеть: тьма, хоть глаз выколи! И все же князь спросил: — Кто вы? И зачем пришли?

— Вас завтра казнят, — шепотом отозвался неведомый ночной гость. — Отрубят голову за двойное убийство. А напарницу вашу скорее всего сожгут… хотя не уверен — могут и повесить.

Егор сразу же оценил информацию, ради которой незнакомый друг — хотелось бы верить, что друг, — не поленился (и не побоялся) произнести столь длинную фразу. Надавил — это понятно, непонятно только — зачем?

— Если хотите остаться в живых, идемте со мною.

Ага, вот зачем! Что ж… наверное, следует воспользоваться предложением.

— Вы так и не ответили: кто вы?

— Недруг Арагонского королевства, — неожиданно пояснил визитер. — И, следовательно, ваш друг. По крайней мере — в настоящее время.

— Откровенно! — похвалил князь. — И в логике вам не откажешь.

— Так идемте же, у нас мало времени. Просто идите на звук моих шагов и постарайтесь не очень звенеть цепями.

Молча кивнув — хотя этот жест был сейчас и не виден, — узник вышел в небольшой коридор, столь же темный, как и узилище. Клубящаяся вокруг темнота казалось какой-то осязаемой, липкой, словно размякший от жары пластилин… Впрочем, она вовсе не была столь уж полной: присмотревшись, князь увидел льющийся откуда-то сверху дрожащий желтоватый свет… Наверное, там горела свечка.

— Здесь лестница, осторожно, — заботливо предупредил ночной гость.

Егор вдруг резко остановился:

— Без своей напарницы я никуда не пойду!

— Как это не пойдете? — В голосе неведомого спасителя явственно прозвучала растерянность и даже какая-то уязвленность, как у человека, жестоко разочаровавшегося в самых лучших своих ожиданиях.

— А так, — беспечно ухмыльнулся князь. — Не пойду, и все тут. Я, видите ли, этой девушке многим обязан, и было бы непристойно оставить ее здесь на смерть, когда есть возможность вызволить… Ведь есть же, признайтесь?

— Ну, есть.

В словах узника было нечто такое, что заставляло относиться к ним чрезвычайно серьезно, и незнакомец, похоже, начинал это понимать.