Александр Сапаров - Назад в юность

– Я веду этого больного, а что случилось?

– Сергей Михайлович, а вы видели его анализ крови?

– Нет, я еще не смотрел, а там что-то не так?

– Ну, во-первых, там жуткий лейкоцитоз.

– И что это значит? – наивно глядя на меня, спросил Сергей Михайлович.

Подумав про себя о том, как «хорошо» готовят специалистов-психиатров в Москве, я поинтересовался:

– А он ни на что не жаловался в эти дни?

– Да, вчера ночью у него резко заболел живот. Его осмотрел дежурный врач, и пришлось сделать промедол, потому что анальгин боль не снял. Но вчера днем мы вызвали хирурга, и он не нашел ничего страшного, диагностировал гастрит и назначил анализы.

– Сергей Михайлович, можно я гляну больного?

– Да сколько угодно. Пойдемте, я вам его покажу.

Мы зашли в палату и приблизились к постели больного. Я его сразу узнал. Еще пару дней назад Дворкин приводил его к нам для беседы. Пожилой мужчина интеллигентного вида, в очках, производил впечатление незаурядного ученого до того момента, как начинал говорить. Его речь, в которой два-три слова несли какую-то смысловую нагрузку, вместе составляли абсолютную бессмыслицу.

Но сейчас он лежал, скрючившись на кровати, его лицо осунулось и имело землистый цвет. Я взял в руки историю болезни, где предпоследней была запись дежурного врача, практически описывающая симптомы прободной язвы желудка. Ниже шла запись уже хирурга, в которой он ставил диагноз «обострение хронического гастрита» и назначал лечение и анализы.

Я посмотрел больного. Налицо были явные симптомы обезвоживания. При осмотре живота в эпигастральной области и проекции двенадцатиперстной кишки больной практически не давал мне дотронуться и пропальпировать живот, но ниже живот был достаточно мягкий и практически безболезненный.

С диагнозом я долго не мучился и написал в истории болезни, что скорее всего у больного, учитывая анамнез заболевания, данные анализа крови и осмотра, имеется прободная язва желудка, по-видимому прикрытая сальником и из-за этого не дающая полной картины острого живота. Затем я посоветовал Сергею Михайловичу побыстрее отправить больного в хирургию для уточнения диагноза и оперативного лечения. Встревоженный доктор пообещал, что так и сделает. Я побежал в учебную комнату, где объяснил уже начинающемуся злиться Дворкину, где я был.

На следующий день, придя в больницу, я отправился в ординаторскую. Мне было интересно, подтвердился мой диагноз или нет. Сергей Михайлович встретил меня скептически:

– Ну что, хирург, не подтвердился твой диагноз. Вернули Егоренкова нам назад, сказали, нет у него ничего хирургического.

От злости у меня даже щеки загорелись. Я никак не ожидал, что так могу пролететь. Взяв историю болезни, углубился в изучение записей.

В первой записи, сделанной в приемном покое нашей больницы рукой Павла Сергеевича, было написано «нельзя исключать острый живот», но больной был направлен в городскую больницу номер два согласно адресу проживания.

Все понятно, никто не хочет брать к себе психического больного. И Паша избавился от него очень быстро, обнаружив, что по адресу Егоренков должен лечиться в другой больнице.

В городской больнице номер два было целых две записи. Первая – дежурного врача, который посмотрел больного и решил призвать на помощь своего заведующего отделением, известного в нашем городе врача высшей категории Розенблюма.

И уже в категорической записи Розенблюма наличие хирургической патологии полностью отрицалось.

Прочитав историю, я пошел в палату. Егоренков выглядел еще хуже, чем раньше, и жаловался уже и на боли в пояснице. От еды он отказывался, даже воду не пил, живот был прежний.

Обеспокоенный Сергей Михайлович с надеждой смотрел на меня. Я решительно сказал:

– Сергей Михайлович, ведете больного как хирургического: голод, переливаем физраствор, раствор Рингера, ну что там еще у вас есть. И снова назначайте консультацию хирурга. Поставьте в известность заведующего отделением, что у вас тяжелый больной, пусть он думает, что с ним делать.

Утром следующего дня я снова зашел в ординаторскую, где расстроенный Сергей Михайлович сообщил, что больного повторно посмотрел хирург, но, увидев запись Розенблюма, тут же написал, что хирургической патологии нет.

Состояние больного ухудшалось, все специалисты дружно ничего не находили.

И в итоге Егоренков умер.

На вскрытии у больного обнаружили большую язву задней стенки желудка около двух сантиметров с пенетрацией в поджелудочную железу и осумкованный перитонит.