Александр Сапаров - Назад в юность

Мы в удивлении уставились друг на друга.

Дворкин отпустил больную и начал свои объяснения:

– Товарищи студенты, мы сегодня начинаем изучение эпилепсии, и я воспользовался очень редкой возможностью показать вам больную эпилепсией, у которой был эпизод сумеречного изменения сознания, или, как еще называют это состояние, проявления амбулаторного автоматизма. Она ведь ушла из дома месяц назад, в Энгельсе ее разыскивают милиция, родные. А она только три дня как пришла в себя. Но заметьте, больные в состоянии измененного сознания довольно часто для окружающих ведут себя как обычные люди, отвечают на вопросы, могут что-то рассказывать. Но когда они осознают себя, то не помнят ничего из того, что делали. А эта женщина в нашей больнице ожидает мужа, который скоро за ней приедет. Мы передадим все данные на нее в тамошний психиатрический диспансер, и она будет получать соответствующее лечение. Кстати, такие больные с сумеречным сознанием представляют немалую сложность для судебно-психиатрической экспертизы. Испытывая галлюцинации и изменения настроения, они иногда способны на страшные поступки. Мы знаем не один случай, когда любящий отец или мать, ну или еще кто-то, внезапно обнаруживали себя в комнате с топором в руках, а вокруг лежали убитые родственники. Они начинали звонить в милицию и объяснять, что кто-то убил их родственников, и очень удивлялись, когда их арестовывали за это преступление. Если у этих людей была эпилепсия в анамнезе, то диагноз обычно не представлял большой сложности, но если ранее такой больной у нас не наблюдался, то для экспертизы необходимо длительное стационарное наблюдение. Сегодня я покажу вам еще одну больную эпилепсией, и вы посмотрите, как она отличается от предыдущей больной. Болеет она уже долгие годы, и у нее в достаточной мере выражен эпилептоидный тип характера. Она лечится у нас уже много лет, была на спецлечении по приговору суда за убийство четырех человек. Вот вы побеседуйте с ней и попросите рассказать о преступлении.

К нам в кабинет вошла еще молодая привлекательная женщина с капризным выражением лица. Дворкин представил ей нас, и я, как обычно, начал разговор.

Наташа, как она представилась, с удовольствием мне отвечала, называя Сереженькой и лапушкой. Но когда начинала рассказывать о своей жизни, буквально тонула в описаниях и малозначащих подробностях. Когда я же спросил ее об убийствах, она так же с удовольствием начала рассказывать и сообщила, что жила в спецпоселке для психических больных. Там же вышла замуж за фельдшера, жили они вдвоем в отдельном доме, и однажды ее муж привел домой четырех собутыльников. Они напились и затем тут же, на кровати, пока пьяный муж спал, изнасиловали ее, а потом легли спать. Она взяла кухонный нож и перерезала им всем горло.

И тут ее настроение резко изменилось, она покраснела, ее лицо приобрело злобный вид.

– А знаешь ли, Сереженька, почему я их зарезала?! – кричала она.

На мое робкое «не знаю» она опять закричала:

– Ты что думаешь, я их зарезала за то, что они меня изнасиловали?! Да я таких насильников сто штук не замечу! А зарезала я их за то, что они, гады, грязными ногами мое новое постельное белье испачкали!

Тут настроение Наташи совсем испортилось, и Дворкину пришлось увести ее обратно в отделение.

Нам оставалось уже совсем немного времени на цикле психиатрии, поэтому я пользовался каждой минутой, чтобы узнать как можно больше у нашего преподавателя. Мне вообще очень понравился Михаил Львович. Он, на мой взгляд, был настоящий специалист своего дела, всегда выдержанный, спокойный и очень корректный в поведении с коллегами и больными. Я в своей длинной и богатой событиями жизни не так уж много видел людей, настолько соответствующих выбранной профессии.

И с удовольствием слушал его рассуждения о сущности психических заболеваний, особенно шизофрении. В беседах он углублялся в философские дебри и сыпал цитатами из сочинений уважаемого им Ясперса.

Как-то раз, выглядя чем-то озабоченным, он попросил меня зайти в ординаторскую и принести ему его записи. Когда я зашел в ординаторскую, на столе, где были бумаги Дворкина, увидел стопку анализов. Мое внимание привлек верхний листок, в котором было подчеркнуто красным карандашом лаборанта число лейкоцитов – двадцать две тысячи. Я прочитал фамилию пациента и спросил:

– Скажите, а кто ведет больного Егоренкова?

Молодой врач Сергей Михайлович, только что начавший работу после интернатуры в больнице Кащенко, поднял голову: