Андрей Десницкий - Угарит

На прощание я подарил Петьке половину оставшегося серебра и свой нож – не без сожаления, надо сказать. При мне зато остался угаритский меч, немного зазубренный и со следами ржавчины, не очень хорошо, как казалось мне, сбалансированный – но в этом мире даже такой меч был куда полезнее верного швейцарского лезвия. А для Петьки это уже было целое состояние. Оставалось только надеяться, что до возникновения археологии нож успеет расплавиться в огне какого-нибудь пожара или кануть на дно морское – иначе археологов точно ждет еще одна неразрешимая загадка.

Ну, а Юлька отблагодарила его, как могла – рисунками. Стоило ей покрыть угольными штрихами поверхность последнего листа папируса, как вокруг собралась толпа. Папируса больше не было, ей совали холсты, а когда кончился уголь, тут же развели какую-то краску из подручных материалов… Пришлось рисовать портреты и еврейским купцам, которых мы встретили в Тире. Они, кстати, решили разделиться и уже перепаковывали вещи, зорко следя, где чье добро: Этан (так звали одного из них) собирался вернуться к себе в Галаад напрямую, не заходя в Иерусалим, а вот другой купец, Нааман, обязался сопроводить царский караван до столицы и представить положенный отчет сразу за двоих. Впрочем, первую половину пути им все равно предстояло идти вместе, и мы собирались отправиться с ними.

И только Ахиэзер не просил нарисовать его портрет, смотрел внимательно, с прищуром, но не цокал языком, не восторгался, как прочие. Ох, не простой это был Ахиэзер… но я не мог понять, кто он и откуда. О себе он ничего толком не рассказал, но сообщил, что тоже идет в Иерусалим к царю Давиду (он так и сказал, безо всяких там «Евусов»), дескать, его дальнее племя ведет с ним и торговые, и политические дела, и надо бы нанести визит царю вежливости. Чем дальше, тем страннее выглядели его замыслы: торговец без каравана, дипломат без пышной свиты? Как-то не нравилось мне такое соседство, но и возразить было нечего.

В общем, за всеми прощаниями и рисованиями мы тронулись в путь не сразу после рассвета, как обычно, а уже около полудня, и к городским воротам подошли ближе к вечеру. Ворота впечатляли своими размерами даже после того, что мы видели в Финикии – но ведь там, если разобраться, главной защитой для всех городов было море. Здесь же врагов действительно должны были сдерживать стены, и стены были будь здоров – высотой в несколько метров, сложенные из обожженного кирпича, а над воротами нависала огромная башня.

Купцы наши остановились в нерешительности:

– Сегодня уже поздно, наверное, с утра.

– Да, конечно, с утра.

– О чем вы? – спросил я их.

– Надо принести жертву на высоте.

– Какую жертву? На какой высоте?

Они посмотрели на меня как на таджика в московском метро, переспрашивающего у милиционера, что такое регистрация.

– Жертву Владыке и Владычице Дана на высоте, что подле города.

– Евреи! – вскричал я, не утерпев, – какие владыки и владычицы! Слушай, Израиль: Господь – Бог наш, Господь один…

– Это он о ком? – спросил товарища Этан.

– О Яхве, конечно, – ответил Нааман, – ты бы почаще бывал во дворах царских, тогда бы и слышал эти слова!

– А, так это в Евусе, – спокойно ответил Этан, – в Шило, в других городах царских… А здесь свои владыки.

– Вы что, не чтите Господа? – воскликнул я, – то есть Яхве? (надо было еще привыкнуть, что здесь они называли Бога древним именем).

– Чтим, конечно, – ответил Этан, – чего кричишь? Всех чтим, и Его тоже.

– Его даже гораздо больше остальных! – уточнил Нааман, – но здесь мы все-таки в Дане. Здесь нельзя так вот сразу. Надо завтра барашка на высоте зарезать. Зачем хороших людей обижать?

– Здесь что, не евреи живут? – не мог я понять.

– Почему не евреи? Племя Даново, сыновья Израилевы. Некоторые нас еще евреями называют.

– И что же, сыновья Израилевы не чтут Господа?

– Какой ты непонятливый, – покачал головой Нааман, – чтим мы Господа, как не чтить. Но вот ты скажи, ты свою наложницу любишь?

– Люблю, – ответил я честно.

– А что, когда далеко от дома, когда нет ее рядом, неужели к блудницам не ходишь? Не всегда же она при тебе! Или жаль тебе подарка для блудницы? Или сила твоя мужская совсем оскудела?

Я поперхнулся и не знал, что ответить. Он говорил почти теми же словами, что и пророки, обличавшие язычество как блуд… Только он его не обличал, а оправдывал! А те пророки – они еще не родились. И если бы я ему сейчас про них сказал – он бы ничего не понял.