Андрей Посняков - Мятеж

– С некоего шпыня посадского, именем Степанко. – Дородный посадник Федор Тимофеевич потряс бородой.

– И с боярина Данилы Божина, что с Козьмодемьянской, – тут же дополнил тысяцкий. – Сперва промеж ними кутерьма случилась, уж и не понять, кто там первый начал… Степанку, чтоб не убег, я велел в оковы, в подвал посадить на Детинце, а боярин Божин – он, когда скажешь, явится со всем усердием.

– Хорошо, – покивал Егор, – завтра же и позову… Да, и Степанку ко мне приведите.

На том и расстались, посадник с тысяцким – бояре, истинные аристократы из «ста золотых поясов» – кланялись искренне: в Новгороде великого князя любили – и за справедливость, а во многом за то, что в чисто городские дела не лез, во всем полагаясь на местные, новгородские власти. И лишь в исключительных случаях, вот как сейчас, брал бразды в свои руки.

– Ну, что скажешь, милая? – После ухода гостей князь искоса посмотрел на супругу. – Что-то в тихости сегодня сидела, небось, что удумала?

– А что тут думать-то? – хмыкнула Еленка. – К Софье дорожка ведет, к Витовту!

– Ну, это в общем. А что скажешь по уличанским делам?

Княгиня прикрыла очи:

– По уличанским делам – тут еще розыск вести надо.

– Умница! – восхитился князь. – Я вот думаю, не выпустить ли завтра Степанку? А то как-то несправедливо получается, вроде равные в споре стороны, а один в узилище, другой же – у себя на усадьбе. Ведь так?

– Нет, милый. Не так! – Елена сверкнула глазами, даже приподнялась в кресле – вот уж спорщица-то была, не корми хлебом!

И любила – очень любила, – когда князь с ней советовался, ничтоже сумняшеся полагая, что все успехи Егора достигнуты благодаря ей. Она ведь главная-то советчица. Вот и сейчас…

– Не так ты мыслишь, венценосный супруг мой! – Жемчужно-розовые губы княгинюшки изогнулись в столь холодной улыбке, что Егор невольно поежился, подумал вдруг: верно, именно с такой улыбкою инквизиторы отправляли на костер Джордано Бруно.

– Божин – человек благородный, боярин, а Степанко – простолюдин, – между тем продолжала Елена. – Это, как ты говоришь, факт, какими бы эти оба сами по себе ни были. Для благородного мужа главное – честь, для простолюдина – злато да серебро, похвальба благородного – жизнь за святую Софью отдати, простолюдин же санями новыми, да платьем, да хоромами хвалится. Если простолюдины – пусть и купчины богатые, и житьи небедные люди – к власти придут – все, конец Новгороду! Продадут, ради брюха своего продадут все! Ибо никакой чести у простолюдина нет, есть только алчность, бесчестие. Утробу свою тешат, о городе не думают – мысли сии только благородным под силу. Потому правильно Степанку схватили, не схватили бы – убежал, затаился. А Божин слово боярское дал… тем более усадьба у него да добра много.

– Вот-вот, – в задумчивости покивал Егор. – Усадьба, добро. Вот именно! А что касаемо многих новгородских бояр…

Княгиня тут же перебила:

– Многих новгородских бояр я б мужами благородными не назвала. Скурвились, злато вместо Господа да святой Софии ставят.

– А ты у нас бессребреница, как я погляжу? – разозлился на шибко «умные» речи князь. – А ну-ка ежели бы с тобой в нищете жили?

– Могли бы и в нищете, – спокойно возразила Елена. – Только ведь, окромя Божьего соизволенья, еще и каждый – своего счастья-несчастья кузнец. Ну-ка бы мы с тобой не шевелились? Где б были тогда? Что, скажешь, не права я?

– Да права, права. – Егор пошел на попятную, надоело уже спорить с женой, тем более та вещи-то говорила правильные. Для той эпохи правильные, ну так у каждой эпохи и психология своя.

Совершенно верно Леночка про бояр да простолюдинов сказала. Все так, к власти-то не народ рвется, а те, кто от имени народа править хочет – люди себе на уме, алчные да бесчестные… санями новыми да шапками друг перед дружкой – такими же простолюдинами-плебеями – хвалятся… Чертей подобных и пытать не жаль, а если заворуются, так и казнить лютой смертию – а иного и не поймут, благородства, чести в крови нету. Совершенно правильно не пускают бояре на вече «мужиков-шильников», нечего алчным хитрованам во власти делать!

Ах, Егор неожиданно улыбнулся. Все ж повезло ему с женой – умная!

Боярин Данила Божин, как и положено истинно благородному человеку, а не какому-нибудь там никому не надобному шпыню да шильнику, явился на княжий двор верхом на гнедом коне, в парчовом, отороченном куньим мехом кафтане и в сопровождении, говоря по-новгородски, «сонмища» – слуг, средь которых был и верный Авраамка, недавно жалованный хозяином почти новой – одна только прожженная дырка и есть – шапкою да старыми постолами, кои сметливый отрок самолично подновил лыком, веревками да обрывками кожаных ремешков. Теперь ходил – гордился обновками да перед каждым хвастался – господские, мол, подарки! Да что с него возьмешь-то – простолюдин, понятия о чести нету.