Андрей Посняков - Мятеж

– Да не перепутаю. – Купец слабо улыбнулся. – Уж червей-то не стану жрать! Да уплачу, не сомневайся – немецкие гроши, пфеннинги, ордынские да московские деньги… Тебе чем лучше?

– Лучше московской деньгой, – застенчиво потупился коновал. – Потом менять не надо. Отвар дюжину серебрях стоит да настой столько же, а уж зелье отдам и за полдюжины.

– Одна-ако! – покряхтев, больной потянулся к лежавшему в изголовье кошелю-кошке, прозванному так за то, что такие вот кошели частенько из кошачьих шкур шили.

Пальцы послюнявив, отсчитал денежку:

– Вот пока тебе половина – задаток. Остальное – как зелья да отвары свои принесешь.

– Сам не понесу, – обернулся на пороге Кузьма. – Есть у меня малец-оголец, зовут Сенькой. Пришлю – с отварами, ему и денежку передашь, господине.

Ерофей покачал головою:

– Не боишься мальцу своему доверять?

– А ты мне, господине торговый гость? – прищурившись, вопросом на вопрос отозвался лекарь. – Доверил ведь, хоть и половину. Пусть для тебя, чаю, и не велика сумма, а все ж – серебро. Ну да и Сенька у меня – парень честный. Самое главное – кулаки мои помнит да знает, что бежать-то ему некуда. Сирота – никому не нужон!

– Только ты, мил человек, до утра уж постарайся управиться. Мальца своего поскорее пошли.

– Поскорее?

– Я еще с полдюжины монет доплачу.

– Угу, – довольно кивнул Кузьма. – На том и уговорились. Жди, господине. Жди.

Проскрипели под сапогами сходни, зашуршала высокая полевая трава, коновал возвращался домой напрямик, поторапливался – это только кажется, что ночь длинная, до утра-то не так и много осталось.

Вернувшись на усадебку, коновал тщательно затворил за собой калитку, висевшую на ременных петлях, погладил вскинувшегося было навстречу пса да, не заходя в избу, зашагал к сеновалу, разбудил спящего там парня, подергал за ногу:

– Эй, Сенька, вставай! Зелье мне поможешь делать, потом, куда скажу, отнесешь.

– Угу, господине Кузьма, встаю уже… Вот!

Зашуршав соломою, отрок спрыгнул наземь, прихлопнул усевшегося на лоб комара.

– Инна в овине огонь разожги, – негромко приказал коновал. – Малую печячку.

– За травами в избу сбегати?

– Не надо. Сам принесу.

Немного и времени прошло, а в овине, в малой, обложенной камнями печи уже вздулось пламя, закипела в котелочке вода – варево.

– Чабреца подложи, – развалившись в уголке, на копне еще сыроватого, спрятанного от возможного дождя сена, приказал Кузьма. – Теперь мяты подсыпь… Да больше, больше! Теперя – толченых жаб. Сушеных червей добавь, вон они, в туеске…

– Знаю, господине.

– Знает он, – приподнявшись, коновал усмехнулся. – Смотрите, какой умник выискался! А ну-ка, подойди, отроче!

– Так варево ведь…

Кузьма повысил голос:

– Подойди, сказано! Голову опусти… Вот тебе, вот!

Отвесив мальцу несколько хороших затрещин, так, что по щекам отрока потекли слезы, лекарь потянулся и назидательно пояснил:

– Это – чтоб умней других себя не считал, червь. Понял?

– Понял, господине. За учебу – благодарю.

Низко поклонившись хозяину, Сенька обернулся к печке:

– А варево-то… Ой!

– Так ухвати, ухвати!

Отрок схватил было котелок руками, да тут же их и отдернул – едва не обжег, – взял подолом рубахи.

– В миску немножко отлей, – деловито распорядился Кузьма. – Остальное еще чуток прокипяти – и снова слей, уже в другую миску, вон в ту, в щербатую. А что останется – осадок – в леднике остудишь.

– Понял, хозяин. Все, как велишь, сделаю.

– Из той, первой миски, как остынет, в малый кувшин перельешь – то отвар. – Зевнув, коновал продолжал свои наставления: – Из миски щербатой – в скляночку. То – настой. А что из котелка выскребешь – то в березовый туес – зелье. Тако купчине болезному и повторишь – отвар с настоем внутрь, зельем грудину мазать. Не шибко-то и больной купец-от, Бог даст, выздоровеет. Да! Ты босиком-то на лодью не беги, надень постолы да рубаху смени на праздничную – чай, не шпынь какой-нибудь!

– Сделаю, господине, ага.

Дождавшись, когда отвары и зелье остынут, Арсений аккуратно разлил их по кувшиничкам-туесам да, сложив все в суму, побежал было в избу – за постолами и рубахой.

– Постой, – схватив парня за локоть, просипел Кузьма. – Сам все вынесу, а то перебудишь всех, с тебя станется. Тут вот, у крыльца стой. Жди.

Переодевшись в праздничную – с богатой вышивкою – рубаху, Сенька сноровисто намотал на ноги онучи, завязал ремни постолов, кожаной плетеной обувки, притопнул – все ли ладно? – и, закинув на плечо суму, зашагал к калитке. Никто его с усадьбы не провожал, разве что дворовый цепной пес махнул дружелюбно хвостищем да замычал в скотиннике откармливаемый на мясо бык Прошка.