Михаил Фёдоров - Пиар по-старорусски

Киргизы – не менее искусные наездники, чем татары, поэтому уйти от погони – дело безнадёжное, если только… Если только большая часть отряда не останется сдерживать врага, давая возможность нескольким самым быстрым всадникам доскакать до реки и предупредить караван о нападении… Всё это быстро понял Джон Пендергаст, а татары это знали испокон веков – обычная степная тактика, без этого степнякам просто не выжить.

Трое молодых татар без лишних слов резво поскакали к реке. «Это верно, что молодых отправили, – подумал английский посланник, – им ещё свой род продолжать надо, зелёные совсем. Да и в ближнем бою от зрелых воинов больше проку будет».

Нападавшие в момент слетели с холма вниз, кое-кто попытался ринуться в погоню за гонцами, но им не дали этого сделать. Татары успели сделать по два выстрела из луков, а Джон Пендергаст и его секретарь – разрядили свои пистолеты в киргизов, после чего завязалась жаркая конная схватка. Кочевники рубились саблями, а ушкуйники, кто остался жив после первых выстрелов из луков, крушили головы врагов кистенями – по старой новоградской привычке. Кое-кто наловчился орудовать одновременно и саблей и кистенём. С такими не было никакого сладу, в рукопашном бою их не мог одолеть никто. Уже немало голов разбито сноровистыми новоградцами, да и татары не спешили умирать: гурии подождут, нам пока и здесь неплохо! Джон Пендергаст ловко крутился в сече, размахивая длинной шпагой, которую не захотел заменить на лучше приспособленную для конной схватки саблю. Но не предназначена шпага для такого боя, не предназначена. Понял наконец-то английский аристократ сию простую истину. На своём горьком опыте понял. И горько пожалел, что не сменял шпагу – символ дворянской чести на кривую татарскую саблю. Ой как пожалел! Но было поздно. Очень поздно. Совсем поздно. Хоть и прикрывал секретарь своего господина, хоть и смотрел, чтобы не зашли язычники со спины, но ловки, очень ловки кочевники. Какой-то вечно прищуренный низкорослый всадник ужом юркнул меж Пендергастом и пажом и одним почти незаметным движением засунул саблю меж пластинами кирасы – точно под сердце. И поскакал дальше, точно зная, что от такой раны никто жив не остаётся. Оглянулся недоумённо Пендергаст: что это его кольнуло и почему он уже сползает с коня на пыльную степную траву? Вот уже лежит он на земле, взгляд тускнеет, а перед носом по травинке ползёт какая-то букашка, да топчутся вокруг в яростной схватке всадники. Одно радовало Пендергаста – Англия теперь получит речной торговый путь в Персию и Индию. Его Величество будет доволен…

Подоспевшие ушкуйники отогнали киргизов, но в живых из обороняющихся остались немногие. Погибших похоронили тут же, на берегу Волги, насыпав над общей могилой курган – не по-христиански и не по-магометански, а по-степному. Лежали там и татары, и ушкуйники, и английский посланник сэр Джон Пендергаст, граф Голубая Шкурка, вместе со своим секретарём, погибшим от стрелы, когда помощь уже подходила к месту сечи…

Так и не вернулся Джон Пендергаст в Лондон из трудной и опасной поездки в Новоград, так и остался английский король без ответа – будет ли открыт для него короткий путь в Персию и Индию? А Война Алой и Белой розы тем временем развернулась во всю ширь, и стало ему не до этого.

В том месте, где Волга сближается с Доном, ушкуйное войско разделилось. Часть ушла на Дон, положив начало славному казачеству донскому, немало сделавшему для народа русского на поле брани. Другая часть спустилась по Волге до Астрахани, а потом, перейдя по Хвалынскому морю в реку Яик и поднявшись выше по течению, основала Яицкий городок, столицу казачества яицкого, славного азиатскими походами и великими бунтами. Третья часть пожелала остаться на Волге, разбойничая, а зачастую помогая и тем и другим.

Бывший московский дьячок, а впоследствии ушкуйный лекарь Пашка-Пуним остался на Дону и уже никогда не вернулся в Новоград. Участвовал во многих походах донцев, сильно не разбогател, но прожил долгую жизнь, с годами всё реже вспоминая оставшиеся у боярина Докуки деньги, а также зарытый им в пределах ушкуйной слободы ларчик с золотом, которое он заработал в бытность свою лекарем у боярина Аскольда. А клад этот так и пролежал в земле долго, очень долго, много сотен лет, пока поменявший русло Оскуй не вымыл его из земли талой водой. Разнесло монеты на многие вёрсты. Кое-что, доля малая, было найдено и отправлено в музей, а большая часть так и осталось на дне речном, занесённая песком да илом… Не все клады дожидаются своих кладоискателей.