Дмитрий Дюков - «Рядом с троном – рядом со смертью»

Ходил монах кругами и вокруг последнего иноверца поблизости – Байкильде. Он пел соловьём, рассказывая, какие неимоверные награды сулит ему согласие на смену веры. Царь Фёдор Иванович должен был настолько восхититься подобным поступком, что обязательно наделил бы крещёного сына мурзы неизмеримыми пашнями и угодьями, да пожаловал бы немалый чин, может, и стольничий.

Мурзёнок вероотступничать совершенно не собирался. Напустив на себя максимально гордый вид, он ответил священнику длинной отповедью потатарски.

Вкратце перевёл её нам его сводный брат:

– Молвит, как хан его Кази-Гирей, будет, сколько Аллах даст, сидеть в узилище, а потом сбежит, как оказия приключится. От бесерменства же не отступится за всё золото мира.

– Значит, с царя крымского пример себе берёт? – узнать, что и этому правителю довелось побывать в плену, стало для меня открытием.

– Солтану кызылбашскому [93]в полон БораГирей угодил, семь лет в зиндане томился, соблазняли его землями и наградами за службу и принятие веры персидской, но он готов был умереть, а не поддаться, – посвятил меня в перипетии ханской судьбы Габсамит.

Байкильде нараспев продекламировал какой-то татарский стих.

– Словами крымского царя отвечает, – сообщил его младший брат. – Лучше годы безысходно провести в темнице, чем ковром под ноги шаху расстелиться.

– Складно сочиняет, а песни часом не пишет ваш славный государь? – чего-чего, а поэтических наклонностей от хозяина разбойничьего государства я не ожидал.

– Газели о любви творит, а также музыку для разных инструментов, – перечислил увлечения своего бывшего правителя Габсамит.

– Ну и ну, – только и удалось мне вымолвить.

Похоже, с этим поэтом – правителем государства работорговцев ухо следовало держать востро. Любой крымский хан серьёзный противник, а талантливый – опасен вдвойне.

Через два дня после двунадесятого праздника Введения в город прибыл гонец с очередным посланием от боярина Годунова. Этот свиток заставил меня снова вспомнить о незаурядном правителе Крымского улуса. В письме царский слуга, конюший и прочая, и прочая, интересовался – не ошибся ли я с предположением о приходе татар весной. Ведь прибыл из Бахчисарая русский посол, привёз грамоту от Кази-Гирея, в которой тот обещался жить в дружбе, пределов Руси не тревожить. Написано сие послание было в чрезмерно обходительном, даже скорее уничижительном по отношению к автору тоне. В Москве уже праздновали победу над южным соседом, и мне для ознакомления передали список с дипломатического письма хана.

Собранный экспертный совет из новокрещёного татарчонка Осипа и уездного окладчика Афанасия сей документ только что на зуб не пробовал.

– Шутейно, мню, в Бахчисарае сие писано, – выдал своё заключение Габсамит. – Видать, лишка вина Гази-Гирей хлебнул и сочинил эдакое. Уж больно несерьёзно он тут себя именует да через меру царя всея Руси возвеличивает.

– Надсмехается, значит, пёс над государем нашим, – зло проговорил Бакшеев. – Нет, не дурак волоститель татарский с пьяных дум поносную лжу измышлять. Другое тут: очи застить желает, в спокойствии уверить. Токмо для чего? По Великому посту казаки в поле за языками ездят, те всю истину откроют.

– Должен тут найтись смысл, хитрость тут какая-то замышляется, – намерений Бора-Гирея я не понимал.

– Значится, к Пасхе языки на Москве будут, там их расспросят накрепко, полки на Оку выйдут, – прикидывал противодействие планам вероятного противника Афанасий.

– От получения точных известий сколько времени нужно войско собрать и на Заокские земли двинуть? – Скорость выдвижения русских сотен влияла на многое.

– К середине мая за Окой соберутся, а за реку пойдут, как припасы сберут, ранее июня выйдет токмо ежели загодя запастись, – рассчитал сроки подхода московского войска опытный рязанец.

– Значит, крымцы раньше будут, по самой первой траве, – попробовал я примерить на себя роль их главнокомандующего. – Ты бы в какое место пограничья ударил, будь калгой [94], к примеру?

– Упаси Господь, – перекрестился бывший порубежник, без охоты примеряющий на себя такую личину. – Я б часть орды к Туле повёл, чтоб грозилась через Оку к Москве прыгнуть, тем бы христианские полки и остановил бы. А прочие в загон на северские, рязанские да мещёрские земли. – Потом Бакшеев немного подумал и добавил: – Нет, на северские, под Чернигов я б войско не слал, там для береженья от литвинов изрядно русских воев, крепкий отпор могут дать. Хану же не ратное дело нужно, а добычи взять поболее. Поминки в Бахчисарай седьмой год не плачены, биев царю Крымскому жаловать нечем, а карачеи как на белую ханскую кошму подняли его, так и скинуть могут. Так что за животами [95]он орду пошлёт, не за славой.