Артем Рыбаков - Вернутся не все! Разведывательно-диверсионный рейд (сборник)

Это я, конечно, стебусь помаленьку, а так смерть Бродяги зацепила всех. Хотя насколько я знаю, он частенько доставал наших «местных» своим брюзжанием. С другой стороны, здесь, в сорок первом, расклады серьезно отличаются от бытовавших в начале двадцать первого века. Нет, конечно, и своего дерьма и хамства хватает, но к старшим по возрасту, и тем более по званию, относятся не в пример уважительнее. Из оставшихся, если внимательно посмотреть на анкетные данные, я после Несвидова самый старший. Емеле тридцать пять через полтора месяца стукнет, а мне через полгода – тридцать три. Плюс звание… Вот и «выкают» практически постоянно. Не на завалинке с папиросой, конечно… Но до сих пор помню лицо Семки-Одессита, самого, кстати, образованного из местных, когда он узнал, что у меня два высших образования. Да он чуть дар речи не потерял! А сейчас, когда мы встали на дневку, и я, воспользовавшись командирскими привилегиями, уполз под машину покемарить, бойцы стараются меня не тревожить. Хотя стоит Емельяну закончить с готовкой, можно быть уверенным – обязательно разбудят.

Но заснуть не получается, и я тупо пялюсь на днище грузовика и вспоминаю всякое…

Был и еще один пункт, из-за которого я приказал смываться из гостеприимного Загатья: по моим расчетам, дальности моей «семерки» явно не хватит, чтобы достать до ребят, ускакавших, если верить карте, больше чем на десять километров от нас. А выходить в эфир с трофейной я пока не могу. Во-первых, не разобрался, как этот «динозавр» работает, во-вторых, она пашет на тех частотах, которые прослушиваются немцами с вероятностью чуть меньше девяноста девяти процентов.

– Старшой, не спишь? – Голос Зельца, еще иногда по-юношески ломкий, я, пожалуй, узнаю и за километр.

– Не, залезай.

Места вокруг болотистые, комариные, и мы сразу, как на привал встали, меры приняли. Вроде импровизированного брезентового полога, свисающего с кузова до самой земли. Вот Лешка его отодвинул и нырнул в уютный полумрак. От привычки «светить» по любому поводу пенку и спальник я давно отвык и вполне обходился теперь куском брезента, которого к тому же у нас как гуталина у дяди кота Матроскина. Да и тепло на улице для спальника-то…

– Чего хотел?

– У нас когда связь с Москвой? – немного торопливо спросил Дымов.

– А тебя это каким боком касается? – Немного, конечно, невежливо по отношению к младшему по званию, но вполне справедливо и по Уставу, в котором черным по русскому написано о разделении должностных обязанностей, секретности, единоначалии и еще многих полезных в военном быту вещах.

– Я у Сергеича в тетрадке шифровку нашел. Длиннющую – две страницы.

– В какой тетрадке? – В принципе, все штабные документы я прибрал к себе, да и прибирать особо было нечего – «Журнал боевых действий», как и архив разведдонесений, хранился в портфеле, доставшемся нам от интенданта Зоера. Бумаги по связи и шифрованию тоже были у меня, так что загадочная тетрадка не на шутку меня заинтересовала.

Вместо объяснений Лешка протянул мне скатанную в трубку толстенную, листов под сто, тетрадь в коричневой коленкоровой обложке, очень сильно похожую на ту, что мы оставили у Славки Трошина для переправки в Москву. За исключением цвета, конечно. Я щелкнул кнопкой фонарика.

Первый раздел был посвящен составлению опросников для обработки пленных. Похожую методику, если я правильно запомнил рассказы Саши, немцы применяли к пленным американским и английским летчикам. Году в сорок третьем начали. Придумал ее какой-то невысокий чин, выросший в Южной Африке. Что-то там было про сопоставление мелких деталей и про пытку молчанием. Американцы ее потом развили, и она превратилась в доски с пришпиленными фотографиями и документами, соединенными красными шнурками, так знакомые по многочисленным фильмам про полицию, ФБР и ЦРУ.

Следующая глава этого своеобразного «учебника начинающего гэбиста» была наполнена краткими заметками о разных людях. Как советских, так и иностранцах. Здесь Саша мельчил и писал чуть ли не стенографическими значками. Внезапно глаз зацепился за знакомое с детства словосочетание «школа № 175». С трудом продравшись через сокращения, я понял, что эта заметка посвящена «Делу волчат» – грязной и очень неприятной истории, когда детки советской элиты решили в середине войны поиграть в фашистов. Вот и фамилия Шахурин, а вот – Уманская.

«Это что же, Саша решил записки о будущем подготовить? Очков заранее насшибать? Вот и про Жукова заметка, и про Серова [108]… Новикова. Не тетрадка, а бомба! Лешка по малолетству даже понять не может, что это такое. Да и я, честно говоря, не знаю, что со всем этим делать. Серов, к примеру, сейчас, если Бродяге память не изменила, комиссар ГБ 3-го ранга и зам. Берии. И кому, если что, рассказывать, что он через 15 лет активнейшее участие в перевороте примет? Сталину? Лаврентию Павловичу? Или закопать эту цидульку метра на два в болоте? А то ведь некоторые товарищи не посмотрят, что мы из будущего, самих изолируют под толстым слоем земли или инспектировать мартеновскую печь изнутри отправят…» Идеализировать «пламенных борцов с контрреволюцией» себе дороже.