Роман Юров - «Як» – истребитель. Чужая судьба

– Молчать! – заорал комполка.

– Видите, – торжествующе встрял Прутков, – опять. Это отъявленный бандит. Его под трибунал надо…

– Но он не кидался с ножом, – вдруг откуда-то из-за спин донесся голос Тани.

– Молчать, – еще громче заорал комполка. – Смирна! А ну ты, – позвал он девушку, – иди сюда. Рассказывай.

Выслушав ее, он нахмурился, и желваки заиграли еще сильнее. Виктор понял, что Шубин в бешенстве, и приготовился к длинному бессвязному матерному монологу. Однако вместо ругани командир неожиданно для всех достал из кармана портсигар и закурил. Пока он пускал дым, никто в собравшейся на НП толпе не проронил ни слова, все смотрели на начальство, словно кролики на удава.

– Гамлеты доморощенные, – сказал Шубин. Видимо, курение пошло ему на пользу, он успокоился и даже повеселел. – Этого, – комполка указал взглядом на Виктора, – под домашний арест, суток на семь. Найдите в деревне самую холодную хатенку и, тута, переселите. Пусть посидит, подумает. А чтоб ему там не скучно было, караульного поставьте. А то знаю я орлов наших. Приказ составьте сейчас же… А вам, товарищ майор, – Шубин обратился уже к начштаба, – я запрещаю, тута, приближаться к Саблину, если на то нет прямой служебной необходимости.

– Я этого так не оставлю, – неожиданно влез Прутков. – Я сегодня же подам рапорт.

– Рапорт? – завизжал вдруг Шубин. Все его спокойствие испарилось, лицо командира пошло пятнами. – Рапорт? Да в жопу ты засунь свой рапорт! Ты за него летать будешь?! Развелись, тута… дармоеды. – Вдруг, словно увидев, что вокруг него толпа народу, он закричал: – Хрена уши развесили? Делать нечего?! Вон отсюда!

…Крыло полыхало. Из дыр вытекал горящий бензин, обшивка таяла на глазах, и огонь уже прорвался внутрь кабины, впился в тело. Виктор скорчился от ужаса, вот только вместо жара оказался жгучий холод. Он хотел выпрыгнуть, но тело совершенно не повиновалось. Парашюта на месте почему-то не оказалось, не оказалось даже кабины, лишь холодная мгла вокруг. Он хотел закричать, но вместо этого проснулся.

Вокруг была уже знакомая, холодная темень его арестантской обители. Сердце все еще гулко стучало, и он сел на своем топчане. Руки и ноги уже закоченели, и Виктор принялся неторопливо разминаться, согреваясь.

Ставни вдруг скрежетнули, и в комнате стало чуть-чуть светлее. С улицы послышалось тихое невнятное бормотание, и что-то негромко постучало в стекло. Он вдруг понял, что кто-то открыл наружные ставни и теперь стоит прямо за окном. На миг стало страшно и даже возникло желание забарабанить в дверь и разбудить спящего у печки красноармейца-охранника. Мысль такая мелькнула и пропала, какой враг полезет ночью к арестованному?

Он подошел к окну, пытаясь разглядеть того, кто же прячется за темными узорами изморози:

– Кто там?

Бормотание стало вроде более радостным, вот только слова разобрать все равно не получалось. Потом наступила пауза, окно слабо задрожало, что-то несколько раз глухо стукнуло в раму, и стекло вдруг качнулось и исчезло в темноте. Образовавшуюся дыру моментально затянуло облачком пара.

– Товарищ лейтенант! – услышал Виктор взволнованный голос. – Товарищ лейтенант!

– Рябченко? – он не поверил своим ушам. – Ты, что ли? Ты что творишь? Как ты здесь оказался?

– Я, товарищ лейтенант. Я! – голос ведомого зазвенел от радости.

– Ты что здесь делаешь? Тебя же сбили.

– Так я это… – наступила пауза, – товарищ лейтенант… Простите меня. Я больше не буду. – Виктор вдруг услышал, что его ведомый плачет. – Я не хотел. Простите. Честное комсомольское… он близко вдруг, я стрельнул и попал. Я не хотел так, а он загорелся, я дым видел… я погнался… я виноват. – Рябченко говорил непонятно, взахлеб, глотая слова, и Виктор понимал едва половину.

– А ну соберись, – прошипел он, но Рябченко словно не услышал.

– А потом… я не понял… разбили. Приехали наши, меня на аэродром подкинули. Шубин… Шубин, – ведомый захлюпал носом и запричитал совсем неразборчиво, – говорит, меня под трибунал, а вас арестовали… я виноват.

– Колька, – Виктор вдруг все понял, – ты много выпил?

– Я не знаю, – снова затрясся тот, – привезли. А Шубин говорит: «Пойдешь под трибунал». А потом говорит: «Пей».

– М-да, – толку от откровений пьяного ведомого было мало.

– Ишь ты, воркуют, – раздался со стороны шепот Лешки Соломина. – А что это вы тут делаете? Водку пьянствуете? А мне нальете? С меня закуска. – В оконную дыру протиснулся солдатский котелок, и Виктор увидел белозубую Лешкину улыбку. – Давай, тута, шамай, – сказал он, передразнивая командира, и засмеялся. – Рябченко, скажи, как ты так ловко научился окна открывать?