Михаил Ахманов - Клим Первый, Драконоборец

С другой стороны, казнь Гаммека и его супруги была убийством. Политическим убийством, подлым и беспричинным. Он не мог одобрить это деяние и не мог промолчать. Выразить недовольство? Не тот случай, решил Клим. Недовольство – слова, и шубу из них не сошьешь.

Он поднял веки.

– Омриваль, эти останки отправь в храм Благого. Пусть отпоют и похоронят в освященной земле или в фамильном склепе, если такой имеется. На надгробье высечь надпись: здесь лежат сир Гаммек бен Санап и супруга его Павана, неправедно убиенные в княжестве Нехайском.

Лавр бен Шмер вскочил и с яростным воплем принялся размахивать руками и шарить у пояса.

– Тихо! – рявкнул Клим. – Уж больно, принц, ты горяч! Вот мой приговор: сундуки с добром, что были при себе у Гаммека, вернуть сюда без изъятий. За смерть его налагаю штраф в пятьдесят тысяч золотых – в пользу рода бен Санап и иных претендентов на наследство. Отправь гонца к князю, пусть все пришлет и не забудет о грамоте с извинениями. А до того ты и принцесса будете, как и прежде, моими гостями. Но покидать дворец не разрешаю!

Кулаки принца сжались, лицо побагровело от гнева. Глядя на него с усмешкой, Клим решил, что теперь Лавр похож на поэта, чьи стансы в пух и прах разнес какой-то злобный критик. Не только разнес, но и в душу плюнул и потоптался там грязными сапогами.

Из-под стола, позванивая бубенцами, вылез Црым, взглянул на принца и молвил:

– Что-то гость наш, твое величество, в очень волнительных чувствах… Не вызвать ли парней с алебардами, чтобы проводили?

Скрипнув зубами, Лавр отвесил небрежный поклон.

– Не стоит. Выход я найду сам, без помощи стражи и наглых скоморохов.

Шут, скрестив ноги, уселся на полу, корча рожи вслед принцу и сопровождавшему его рыцарю. Когда они исчезли за дверью, Црым заметил:

– А принцесска-то у них ничего, в теле… Горячая девица, кровь с молоком.

– Ты так считаешь? – пробормотал Клим. – Смугловата, на мой вкус. А смуглые дамы ветрены и коварны, как не раз отмечали классики.

Он поднял глаза к потолку, что-то вспоминая. Вспомнил и произнес с выражением:

– Сильно! – восхитился Црым. – Это чье, величество? Барак Абаламский? Или Криль Песнопевец?

– Это Шекспир, – сказал Клим. – Большой спец по всяким смуглянкам.

– Порока я в том не вижу, – возразил шут. – Другое дело, если о королевской постели речь, без проверки не обойтись. Вдруг девица скорбна животом, ветры пускает, лоном не плодовита или храпит так, что потолок трясется. Об этих предметах надо выведать заранее, дабы не пострадали нежные чувства.

Но Клим покачал головой и произнес опять:

– А вот и зря, твое величество! Красотка-то игривая, сама в руки просится. Что ж не учинить королевскую проверку! Выпить с ней эльфийский мед…

Только об этом они и мечтают, подумал Клим, вспоминая предупреждение Дезидерады. Доказывай потом, что ты не верблюд и горбы не твои!

Вслух же он буркнул:

– Хороша Маша, да не наша… Что спешить? Придет время, и найдется королева – не та, так эта. Верно, Валентин?

Но оруженосец фыркнул, подхватил корзину с останками супругов бен Санап и направился к дверям. Его спина, плечи и даже походка выражали крайнюю степень неодобрения.

Через день-другой вспомнилась Климу поговорка из бывшей его реальности: порядок кончается там, где начинается Аэрофлот. Очень она подходила к случаю – само собой, с поправками: покой кончается там, что начинается принцесса Дрейзе.

За серебряной ванной, первым капризом, последовали второй, двадцать второй и двести двадцать второй. Весь дворец и сир Астрофель стояли на ушах, слуги метались по залам с сотней поручений, повара падали в обморок у кипящих кастрюль, служанки рыдали, прячась в темных углах, – нрав у принцессы был горячий, и по щекам она хлестала по любому поводу и с большим искусством. Жаловаться боялись – ходили слухи, что принцесса скоро станет королевой и тогда недовольным мало не покажется. Узнав об этом, Клим велел Ардалиону выяснить, кто такие сплетни распускает, и результат его не удивил: нехайские рыцари и дамы. Если нехайцы и отличались чем от хайборийцев, так это слишком горделивым нравом и склонностью к фантазиям.