Женщины переглянулись. Услышать такой говор здесь, за тридевять земель от мест, где он мог сохраниться, да к тому же чудом, было поистине случаем с большой буквы. Первой решилась Полина:
– А сколько у вас детей?
– Двое-с, я же сказал. Послал бог двоих сыновей… дочку хотел, да не сподобил. Вы меня простите еще раз, с собой захватил.
Он выложил на стол сверток.
– Рыбёшку-то я подкоптить отдал, а вот сальдо захватил.
И, развернув бумагу, аккуратно выложил на тарелочку с салатом несколько кусочков сала.
– Прожилочки, прожилочки-то какие! Розовые, как вчерась из рассола. Здесь такого не подают-с. Куда уж! Отведать не желаете?
Подруги, по-прежнему улыбаясь, замотали головами.
– Ну, нет так нет-с. Позвольте горчички… – и, не дожидаясь реакции, чуть наклонившись вперед, он ловко схватил двумя пальцами, горчичницу. Так же ловко намазав первый кусок и отправив в рот, старичок простонал от удовольствия. – М-м-м, зря, ей богу зря отказываетесь. Правда, горчичка чуть залежалась, да уж тут виню себя. М-м-м, – повторил он, – чудо-с! – и также торопливо, как и говорил, приступил к салату. – А салатик-то хорош, хорош… и хлебец пахуч! – продолжая нахваливать все, к чему прикасался, мужчина причмокивал, обсасывал или просто покачивал головой от удовольствия. Впечатление, что он рад всегда, независимо от обстоятельств, забавляло.
«Счастливый человек», – грустно подумала Полина, наблюдая за быстрыми манипуляциями рук и мимикой лица.
Старичок, взяв двумя пальцами салфетку, вытер рот, наклонился к ним и, таинственно щурясь, тихо проговорил:
– Что расскажу… в прошлом веке, да-с, уже в прошлом, – повторил он, закатив на секунду глаза, будто делая какие-то вычисления, – такую горчинку раз подавали, доложу вам. У дружка моего, Пьера, я с непривычки, помниться, солидно-с так хватил, – рассказчик выдержал паузу и громко рассмеялся: – Три дня видеть не мог! Три дня-с! Как вам пассажик?! Вот смеху-то было, среди наших! Какие умельцы на Руси жили! Какие умельцы!
– Так уж у Пьера?! Там вроде позапрошлый век-то!
– Да-с! Не поверите! У самого!
Все трое расхохотались.
Соседние столы тоже повеселели. «Эй, а нам расскажите?» – неуверенный голос, долетев из зала, еще больше рассмешил троицу.
– А вы кем работали, чем занимались? – еле сдерживая смех, поинтересовалась Елена. Ей всё больше нравился вечер, общество, в котором они оказались, и веселый говор вокруг. Казалось каким-то ниспосланным чудом все беды и неприятности, что обрушились на нее, семью, вызвавшие неудобства в жизни знакомых, отошли куда-то при одном появлении добра, радости и человеколюбия.
– Я-то? – Старичок по-прежнему улыбался. – Палач. Казнил… прошу прощения…
Лица вытянулись.
– Да, да, не удивляйтесь, казнил. Кому-то же надо это делать? Вот вы, простите, возьметесь? Ан, нет. Чистильщик, потомственный селекционер, так сказать-с, в последней инстанции! – Мужчина искренне рассмеялся. – Потомственный! И продолжаю! – весело добавил он.
– Что продолжаете?! Я не понимаю… – Елена откинулась на спинку.
– Соединять милая, человека и его тень. Да-с!
– Так отменили! – воскликнула ошарашенная Полина, не слыша последних слов.
– Увы, увы. Без работы не останусь никогда. Правда, с дружком с моим-то горчичным – примилейшей души был человек, – старичок снова закатил глаза, – не вышло. Надоть было какую каверзу придумать… да вот-с, не сподобился. Нет-с. Удалили меня, послан исправлять. – Искренняя досада вдруг выступила на лице. – Да и куда же вы без хирурга! Куда, милаи вы мои? – Он вдруг склонился к руке Лены: – Браслетик у вас очаровательный, ракушечки… не уступите? За ценой не постою.
Женщина отдернула руку.
– Тогда в обмен… завтра и поднесу… вряд ли устоите, – и приятная улыбка вновь засияла на лице.
Елена продолжала улыбаться, принимая всё за шутку.
Если бы не знать, о чем шел разговор, если просто наблюдать за столом, как это и делали многочисленные постояльцы, которые приняли и подхватили веселое настроение троицы, можно было бы сказать, что собеседник рассказывает дамам нечто захватывающее и они вот-вот должны выплеснуть в зал заразительный смех. Такой ожидаемый.
Происходило то, что в жизни происходит с нами каждый день, каждую минуту: видим, но не слышим, или наоборот; чувствуем, но не хотим принять за чувства. Любим, но отталкиваем. Противное же – собираем. Как верим, что говорят о музыке Вагнера. Или рекламе крема для сохранения кожи… Верим советам простоватых свах «нагуляться» из редкой по цинизму телепередаче. И поддаемся, и поддаемся, и тлеем.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу