Михаил Сергеев - «The Coliseum» (Колизей). Часть 1

– Вы о соблазненных женщинах?! – «шевелюра» расхохотался.

– Нет. Я о судьбах. Фауны… и читателей.

– Ну, ну… загораюсь вашими проблемами, – Новиков снова усмехнулся.

– Нашими, нашими, Олег Евгеньевич. И вы не такой, каким выставляете себя здесь.

– Здесь? А что это значит? – уже весело спросил тот.

– Боюсь вас огорчить любезнейший, – мягко вмешался Пьер, – но согласно Писанию, зло появилось до человека. – Он смущенно улыбнулся.

– А вы всмотритесь в нас повнимательнее граф, – «виновник» обвел рукою стол, – ковырните лоск-то, ужаснитесь. Да разве ж могло оно вылупиться без таких?! Без родителей вышло бы просто недоразумение.

– И все-таки… боюсь… а впрочем, я согласен. И с вами сударь, и с вами, – неопределенно пожал плечами Безухов, выказывая нежелание обидеть кого-либо. – Но разве не талантливо написано? «Ночной дозор»-то? И разве одно это не дает права на память о Рембранте?

– Ха-ха-ха-ха! Ай да граф! Ай да сукин… Ни вашим, ни нашим! Простите, простите вы нас, – «дублет» отер слезу. – От лягушек да к Рембранту! Ну, рассмешили! – он вздохнул. – А что? Мне даже нравится ваш ответ, господин в «шляпе». – Искренняя улыбка впервые «повисла» на лице.

– Никто с талантливостью не спорит, – «виновник», сожаление которого оставалось единственным в компании, развел руками. – И память о таланте неудивительна. Удивительно, что ваш «талант», Петр Кириллыч, не догадался об истинной нужде людей. Ну не холст же оно! И не сходство с реальностью. И даже не мастерство! И уж тем более не вырученные деньги! Спутал. Как и однажды Олег Евгеньевич. Как и однажды… я. Как и все когда-то. Грустно…

– Да в чем же тогда?! – издатель начинал злиться.

– А в том, чем поделилась душа художника. В вашем примере – ничем. Не ушел человек от полотна другим, лучшим. Кресла под такими стонут на подиумах почитания, – «галстук» расстроено мотнул головой. – А вот одна бездетная пара, отправив в путь ребенка, одаряет весь мир, отдает без остатка. Себя. Не знакомо? – Он улыбнулся. – Высота такого творения недоступна креслам.

– Дались вам эти кресла, право… – уныло пробормотал издатель. – Так и под нами стонут… еще как. – Он шевельнулся, стул издал жалобный звук. – Кто бы знал, посочувствовал… а иной и отказался бы. Вот вы бы? А?

– Я бы точно, но если по совести, только в преклонном возрасте, – сознался «виновник».

– То-то же!

Казалось, начало примирению было положено.

– Мозги бы в молодость… да через книгу.

– Вроде тем и занимаетесь? – «дублет» с прищуром посмотрел на человека в очках. – Или пока ноль – десять не в вашу пользу?

– Угадали, ноль – десять. Контора, – тот кивнул на издателя, – опережает. – И, указав на гостя, добавил: – Вот, приходится тревожить образцы.

– Послушайте, – не отставал «дублет», – а вы хоть отчего-то вообще получаете удовольствие? Вот они, – и кивнул на собеседников, – пардон, господа, ну не от кабаков же да положения, или, скажем – от женщин? – но тут же, заметив возмущенный взгляд Безухова поправился, – ну, я фигурально выражаюсь, граф, фигурально, уж простите старика – опыт… – и щурясь ухмыльнулся, – а в глубине души-то… та-а-ак. Ведь прав?.. – он подмигнул виновнику: – Насчет удовольствия… не слышу, получаете?

– Разделите мою радость! – Тот улыбался». – Получаю и получал. Сначала – от того, что пишу. Потом от того что пишу. Дальше – от промежутков озарений… ну и от людей… Спросите: а дальше? Ожидаю обратного. Чтобы тот, кто позволил мне делать это… сам начал получать удовольствие. А я стану исполнять уже обязанность! Напомню: у людей нет никаких прав. Есть только обязанности!

– Господа, – Безухов выглядел измученным, – все-таки осмелюсь повторить вопрос: Где же я? Полагаю-с во времени… вашем… господа, вашем настоящем? Но каком?

– Настоящего вообще нет. Ни времени, ни события, граф, – «виновник» поправил очки. – Всё, что видим, уже произошло. Год, минуту или мгновение назад. Пока отражение света от лающей собаки упало вам на сетчатку глаза, или достигло уха – она уже отлаяла. Всегда и уже! Не бойтесь! Поступайте по совести, а не как вам подсказывает зрение, липнущее к даме. Она уже другая, не ваша – вы все равно опоздали!

– Сударь, я не понимаю…

В этот момент стена вдруг колыхнулась, поплыла и обнажила белую скатерть с картиной Рембрандта на ней ползущую вниз со стола. Из «наплыва» показался человечек в униформе официанта с чем-то похожим на салфетку в руках. Он наклонился, начал поправлять полотно, с любопытством разглядывая стражников капитана Франса, но тут заметил компанию наших героев. Лицо вытянулось, тело распрямилось… салфетка выпала из рук. В это время из длинной щели напротив начал сочиться свет. Уже его «стена», набирая силу, заслонила человечка. Блики заиграли на потолке, зелени сукна, но неожиданно потускнели, и… всё вернулось на место.