Андрей Колганов - Жернова истории 3

Лида обнимает меня, прижавшись большим выпуклым животом, и извиняющимся тоном шепчет на ухо:

— Витюша, не сердись. Ну, потаскай ты его…

— Да я и не сержусь. Разве я могу на тебя сердиться? — и с улыбкой целую жену на прощание.

Уже в купе поезда стаскиваю с себя военную амуницию и запихиваю в портфель, а портфель – под подушку. В Ленинграде вновь на себя цеплять не стал, так и таскал с собой в портфеле – не в гостиничном же номере пистолет бросать? Здесь пока сейфами для постояльцев не обзавелись…

Вся пятница и суббота были заполнены беготней. Совещания в Севзаппромбюро, в Ленгорсовнархозе, в ЛенгубЭКОСО, выезды на завод "Большевик", "Красный Путиловец", Обуховский. Вы думаете, я в воскресенье отдохнул, по музеям прошел, по паркам, театр или филармонию посетил? Как бы не так! С утра до позднего вечера с ответственными ленинградскими товарищами кроили и перекраивали предложения по перспективному плану развития промышленности города. А в понедельник, шестого, целый день отняла поездка на Ижорский. Ближе к вечеру, когда я направлялся в свой номер в гостинице, меня перехватил администратор:

— Виктор Валентинович, несколько раз ваша жена звонила.

Господи, что же там стряслось? Впрочем, если бы с ней что-нибудь, то сама бы она на телефоне не висела. Напряжение разряжает трель телефонного звонка за стойкой администратора. Тот подбегает к аппарату, снимает трубку:

— Это опять ваша жена, — и он жестом подзывает меня к телефону.

— Витя! — голос Лиды буквально звенит от напряжения. — У тебя "Зауэр" с собой?

Вот дался ей этот "Зауэр"! Совсем жену заклинило…

— Конечно, с собой. Я же его не брошу где попало! — спешу уверить свою половинку. Волновать ее совсем ни к чему, какие бы вздорные фантазии у нее в голове не гуляли. Но следующие ее слова дают мне понять, что дело тут совсем не в эмоциональной неуравновешенности, время от времени посещающей беременных:

— Витенька, позавчера ночью пытались взорвать общежитие ГПУ на Малой Лубянке! Трилиссер сказал, что есть директива РОВСа об активизации террора в СССР! Уже были перестрелки на границе с Финляндией и Эстонией. А ты там поблизости! Будь осторожнее, умоляю тебя! И не таскай ты его в портфеле, пусть будет под рукой, — от этого добавления я чуть не вздрогнул. Неужто она по телефонным проводам умудряется разглядеть, где я пистолет ношу?

— Слушаюсь! — молодцевато выпаливаю в ответ. Что тут еще скажешь?

В номере заваливаюсь отдохнуть минут на сорок. Да, мой рабочий день еще не закончен. Сегодня, в 20.30, в бывшем доме купцов Елисеевых, на набережной Мойки, 59, предстоит выступать с лекцией о подготовке пятилетнего плана социалистической реконструкции народного хозяйства СССР. В этом здании устраивают свои заседания Агитационно-пропагандистский отдел Ленинградской Коммуны, Центральный дискуссионный клуб Ленинградского комитета ВКП(б) и Деловой клуб ленинградских хозяйственников.

Закончив отдых, начинаю собираться. Проверяю, на месте ли в портфеле краткий конспект лекции. Несколько секунд размышляю, цеплять ли на себя кобуру с "Зауэром", потом, глубоко и шумно вздохнув, все-таки вытаскиваю снаряжение из портфеля и вожусь с застежками. Кто его знает, а вдруг Лида и в самом деле чует – нацепил ли я на себя кобуру или нет. А потом устроит мне по этому поводу головомойку. Нет уж, лучше я буду до конца честным перед своей женой.

Хотя время уже довольно позднее, вокруг достаточно светло – близится время белых ночей. Сворачиваю с Невского и иду вдоль Мойки. Здание, принадлежавшее братьям Елисеевым, и внутри и снаружи выглядит более обшарпанным, чем я его помню по своему визиту в Ленинград еще в том времени. Видел-то я его только что отреставрированным, а сейчас на нем заметны следы пронесшихся бурь войн и революций. Однако все признаки купеческого шика налицо – и лепнина, и позолота, и ажурные чугунные перила лестницы, и бронзовые светильники, и роспись потолочных плафонов, и сохранившаяся мебель в стиле "модерн".

В вестибюле заметен ручеек народа. В начале июня вечерами в Ленинграде совсем не жарко, и многие сдают на вешалку куртки и плащи. Поднимаюсь за сопровождающим наверх, тяну на себя за бронзовую граненую ручку тяжелую дубовую дверь и оглядываю помещение. В бывшем Бальном зале, где и пройдет лекция, еще на месте обнаженные нимфы на потолке. Недолго им осталось – как мне объяснил сопровождающий, художнику, расписывавшему плафон, уже дан заказ заменить роспись на другую, более идеологически выдержанную. По углам свисают большие люстры-гирлянды, до боли похожие на те, что украшают интерьер продовольственного магазина братьев Елисеевых.