Андрей Колганов - Жернова истории 3

— Так вы говорите, семь-восемь лет? — задумчиво переспрашивает Дзержинский, углубляясь в какие-то свои мысли.

— Скорее всего, даже и больше. Но за этот срок я уверен, — твердо отвечаю ему. О чем задумался Феликс Эдмундович, вполне можно догадаться. Допустимо ли выстраивать политическую стратегию на таких зыбких предположениях? А если военная опасность нагрянет раньше предсказанного срока? Угадал…

— А вот Разведупр РККА, — оторвался председатель ОГПУ от своих размышлений, — сходясь с вами в том, что немедленного нападения ожидать не следует, полагает, что через 2–3 года паны, при поддержке Англии Франции, развяжут против нас войну.

— Ими обнаружены признаки приготовлений к войне? — задаю естественный вопрос.

— Разумеется.

— К войне только с СССР? Или с Германией – тоже? А, Михаил Абрамович? — оборачиваюсь к Трилиссеру, который до этого сидел, не проронив ни звука.

— Да, и по нашим данным, и по данным Разведупра, поляки готовятся воевать не только с нами, но и с немцами, — подтверждает начальник ИНО.

— Как же так? — развожу руками. — Кто в здравом уме поверит, что поляки готовы броситься одновременно и на СССР, и на Германию? Каким бы слабым ни был сейчас рейхсвер благодаря Версальским ограничениям, мобилизационные возможности у немцев немалые. А если не одновременно, то на кого первого? И почему именно через 2–3 года?

Трилиссер не смутился, попав под этот каскад вопросов, а меланхолически заметил:

— В Разведупре оценивают проводимые сейчас в Польше мероприятия по повышению боевой готовности как рассчитанные именно на 2–3 года.

— И что? Любые мероприятия по развитию вооруженных сил должны непременно оканчиваться войной? — не без сарказма встречаю это утверждение. — Думается мне, что надежных данных о намерениях поляков у Разведупра нет, а есть гадание на кофейной гуще.

Мое высказывание повисает в воздухе. Ни Дзержинский, ни Трилиссер не собираются давать какую-либо оценку качеству выводов, сделанных "смежниками".

— Ладно, насчет кофейной гущи, — это все лирика, — примирительно произношу я. — То, что они готовятся к войне с нами, и разрабатывают планы такой войны, вполне естественно. Напротив, странно было, если бы они этого не делали. То, что военная верхушка Польши занимает яро антисоветскую позицию – тоже не секрет. Вопрос в том, есть ли признаки принятия политического решения о войне в определенный период времени? Надо добывать конкретную информацию о намерениях польского руководства.

— Как? Залезть в голову Пилсудскому? — иронично бросает Михаил Абрамович. Вот, и этот, небось, проверяет, сумею ли я сообразить, что на это ответить!

— Зачем же? В голову никому залезать не надо, — стараюсь выглядеть как можно покладистее, хотя так и подмывает съязвить что-нибудь. — Проводится ли подготовка к мобилизационным мероприятиям с определенными сроками готовности? Накапливается ли мобилизационный запас горючего, патронов и иных огнеприпасов в расчете на определенный период военных действий? Намечается ли дооборудование плацдармов на предполагаемом театре военных действий так же со строго определенными сроками? Возводятся ли, например, близ границы полевые фортификации, — укрытия, блиндажи, пулеметные гнезда, позиции для артиллерии и т. д.?

— Достаточно! — прерывает меня Дзержинский. — Подготовьте развернутый вопросник по вашим соображениям и завтра передайте его Мессингу. А вы, Михаил Абрамович, — повернулся он к Трилиссеру, — окончательный вариант вопросника – послезавтра ко мне на стол.

Страх перед нападением панской Польши, сыграл, думается мне, главную роль и в том, что "танковое совещание", на котором была принята трехлетняя танковая программа РККА, состоялось почти на год раньше, чем в моем времени. Конечно, и мои беседы с Фрунзе и Котовским как-то повлияли. Но без фактора польской угрозы никакие шевеления с моей стороны не сработали бы. Тактико-техническое задание на малый танк было выдано КБ Орудийно-Арсенального треста ГУВП ВСНХ уже к концу 1925 года. А сегодня у меня на работе раздался телефонный звонок. Собеседник поздоровался солидным басом. Не сразу (давно не беседовали!), но я узнал голос Котовского:

— Здравствуйте, Григорий Иванович!

— Не желаете взглянуть, какой у нас малый танк получился?

— Конечно, желаю! — какой же мужчина откажется поиграть во всякие смертоубийственные железяки?

— Тогда подъезжайте завтра утром ко мне, к семи тридцати. До встречи! — и в трубке раздался сигнал отбоя.